— Тебе не удастся подкрасться.
Чёртов Эраст на целый месяц забыл дорогу к этому месту, а теперь зачем-то приспичило!
— Этими кувырками ты вряд ли кого-то уделаешь, — опа, трезвый голос. — Лучше бы поучилась настоящей борьбе.
— А я ни с кем драться пока не собираюсь!
Эраст всё ещё прячется за грязными корпусами громоздких ящиков. Гляжу, а моих вещичек, повешенных на угол жидкокристаллической «Соньки», как ни бывало. Вот мудень не уймётся! Цежу с раздражением:
— Ну-ка отдал мне всё!
И тогда он подходит широким шагом, останавливается впритык и четырёхпалой лапой хватает меня за подбородок. Скуластое лицо Эраста сатирски заострено в темноте, у его тренча жутко измят воротник, а дуло моего же Глока красноречиво упирается мне в лоб.
— О чём и говорил. Сейчас я просто отнял пасочку у малышки. Выбить у тебя пушку будет не сложнее. А ты ведь даже не знаешь, как себя защитить в таком случае, детка…
Эраст поправляет резинку моих очков, дёргает за прядь у макушки.
— Хотя… Следуя закону естественного отбора… Почему бы не прекратить жалкое существование отщеплённой сучечки?
Палец тянет спусковой крючок.
— Вау.
Мы оба знаем, что магазин пуст.
— А теперь отдавай, — и только попробуй начать игру «в собачку».
— Да забирай, мне не нужно это барахло, — Эраст швыряет мне Глок и куртку с рюкзаком. — Где ты вообще достала настолько дерьмовую модель?
Я начинаю быстро собираться — не вышла сегодня тренировочка.
— Подарил один человек.
По идее, на этой фразе меня должна была пробрать волна воспоминаний… Но нет.
— Ваш революционный вождь?
— Вождь? Мы не дикарское племя. А революцией сейчас и в помине не пахнет.
— А пахнуть будет плохо… — Эраст присвистывает. — Знаешь, на тебя так смешно смотреть со стороны: корчишь невъебически крутую, а сама — сопля-соплёй.
Плевать. Меня столько раз называли пыжащейся малолеткой, что эта формулировочка давно потеряла всякий вес.
— Власть не обосрётся в страхе от ваших выкриков на площадях. Просто упрячут в тюрягу, или в психушку, — Эраст продолжает сотрясать проржавевший воздух. — Ты совсем не боишься за свою шкуру? Даже сейчас, разгуливаешь ночью по свалке в компании похотливого дядьки.
— Дядька! — позволяю себе хохотнуть от нелепости этого слова.
Я обхожу Эраста и начинаю осторожно спускаться по испещрённому грязевыми ямками склону. Ставлю ступни боком, всё равно немного скользя по намокшей старой траве. Внизу шумит пахучий ручеёк, вытекающий из поражённой коррозией трубы, что притаилась в толстой бетонной раме.
На свету бликуют воткнутые в землю пивные бутылки, оставленные местными выпивохами. Как-то раз я подобрала несколько штук этой стеклотары и устроила себе мини-тир, рискнув прийти на свалку с заряженным Глоком. С трудом вставленный магазин, дрожь в руке коротким пунктиром и приливы паники после каждого выстрела изрядно потрепали мне нервы. Но первая разлетевшаяся бутылка вернула ту самую шальную радость. Ведь стекло не кровоточит…
— Расскажу о Тьяне, что любила кофе.
Свой наган лобзала горькими губами.
Оборвала стих свой на двадцатой строфе,
Удавив себя грязными чулками.
Эраст, держась за лысый кустик, спускается вслед за мной и напевает старый мотив. Песенка начала прошлого века о подпольщице, трусливо повесившейся перед грядущим обыском.
— Эй, артист, прекрати меня преследовать, — я сажусь на плоский, как блин, пенёк и всматриваюсь вдаль.
На противоположном склоне колышутся густые сухие кустарники, покачиваются тонкие деревца, чьи голые ветки обмотаны длинными кассетными лентами. Выдыхаю — и в воздухе на миг слабо курится что-то похожее на дымок над горячим чаем.
— У меня нет запрета на приближение, детка, — Эраст расплывается в широченной улыбке. — И повторяю: гулять по ночным помойкам такой сухописалке, умеющей только ножками, как кузнечик, дрыгать, — ой как неосмотрительно. Да ещё и с бесполезной пушкой.
— Давай ты не будешь заводить шарманку о моих способностях. К тому же, этой ножкой легко можно по уху схлопотать. А у меня подошва шипованная.
Эраст закатывает глаза.
— Ты поосторожней, а. Я-то бить по-настоящему умею, и бью сильно…
Внезапный шорох веток на противоположной стороне — и я забываю, что этот ублюдок только что мне угрожал. Кто-то задел кусты, мне не могло послышаться. Только свет моих фонариков не позволяет рассмотреть, кто там в зарослях. Мгновенно насторожившийся Эраст велит мне выключить очки, и мы затихаем, прислушиваясь.
Кажется, кто-то шёпотом переговаривается по ту сторону ручья, вот мигает слабый огонёк чужого фонаря. Это странно. Я на этой свалке отродясь не видела легавых, да и камер, как в городе, здесь нет. Параноидальная мысль о том, что меня пасут, удивительно быстро исчезает, но вот если это проблемы Эраста за ним пришли…
— Ты привёл «хвост»? — тихо-тихо шиплю.
Он растерян. Озирается, закусив губу.
— Я тебе что, псина? — Эраст нервно огрызается.
«Сука ты, бешеная».
— Наверное, это торчки там в угаре трясутся. Но мало ли, — напрягся всем телом, словно сейчас побежит. — Ты… Ты ж собиралась сваливать отседова.
Эраст опять немного слушает тишину.
— Так пошли. Пошли-пошли, детка.
Тянет пальцы к моему локтю, и я лёгким манёвром уворачиваюсь.
***
До города, как ни странно, мы идём вместе. Я прячу ладони в карманах, но периодически вынимаю левую руку и трогаю сквозь ткань рюкзака изогнутую ребристую рукоять Глока. Делаю вид, что слушаю Эрастовы разглагольствования о его первом большом деле — закупке стаффа у некого южанина. Прекрасная тема для чернеющих закоулков окраины.
— Он, говорят, сам с низов начинал — таксидермистом по молодости батрачил, в звериных кишках копался, хах. Суровый такой кент, одним взглядом шкуру с тебя схерачит. Для нас огромной удачей было на него выйти, — и будто тотчас засияет от собственной гордости: — Ну и кто тут задроченный кусок говна, папочка?!
Последнее Эраст орёт, задрав голову к редким звёздам и узкому месяцу. А затем смачно схаркивает.
— Здорово, — с наигранным чувством реагирую я, привычно поозиравшись.
Эраст так увлечён, что не слышит сарказма:
— Знатно мы это дело, короче, обмыли. И плюс на той неделе мой юбилей гульнули!
Вдруг Эраст, подняв брови, останавливает меня.
— А поздравлений от тебя я так и не дождался, детка!
Хмыкаю и прибавляю шагу.
— С чего я должна быть в курсе твоего дня рождения?
Я не интересуюсь, сколько ему стукнуло, ожидая очередной пошлости, вроде: «Стоять еще долго будет».
Эраст смеётся и чешет затылок:
— Действительно… Слушай, у меня в номере столько сейчас бутылок — прям хоть дьюти фри открывай. Не, не смотри так, намно-о-ого больше, чем обычно…
— Типа со мной ты пока не квасил, а очень хочется? — спрашиваю без обиняков.
— А ты догадливая. Так что? Я испортил тебе ночку, но могу её и скрасить, — и на вторичный подкат я с заминкой нахожу не менее затёртый ответ.
***
В слабой вибрации лифта я спокойна убийственно. Режиссёрам эксплуатационнок стоит помолчать в тряпочку — ах, ну все же элементы: соблазнитель-мажор, красивые слова, роскошные хоромы, дорогой алкоголь и невинно-наивная девица… Ха! Своей оценке соответствует только бухло, да и его качество я ставлю под сомнение.
Лишь в одном я, как малолетка, ожидающая покатушек на карусели — в нетерпении предаться расслабляющему развлечению не могу различить, зачем мне это надо, вот так, даже не пристегнув ремня. В конце концов, в первой мне что ли таскаться за Эрастом ради сомнительных затей? Так что подотритесь своими сценариями слезливых драм — я здесь по собственному желанию (мысленно припечатываю, едва не споткнувшись о брошенные в коридоре ботинки). Зажигается огромная лавовая лампа с плавающими в ней красными головастиками. Из холодильника вынимается красивая бутыль в виде огромной грозди: множество дутых виноградин из плотного стекла венчает тканевый кленовый лист, обмотанный вокруг деревянной пробки.