Загоревшись новым своим неожиданным замыслом, Андрей отложил на время в сторону ружье и пошел в сарай за велосипедом. Он выкатил его во двор к повети, где всегда прежде и ремонтировал, разбирал и собирал заново, смазывал солидолом и машинным маслом, подкачивал шины, исправлял на колесах «восьмерки». К радости и удивлению Андрея, велосипед особого ремонта, разборки и сборки не требовал, он был на ходу, перебранный и тщательно смазанный отцом, как будто тот предвидел, что Андрей, вернувшись, непременно захочет прокатиться по лесным и луговым тропкам. На осях были даже заменены очистительные резинки, необходимое самодельное приспособление у любого деревенского обладателя велосипеда. Во время движения тоненькие эти, чаще всего сделанные из велосипедной же старой камеры резинки весело вращаются на осях и очищают их от дорожной пыли и грязи. Отец и здесь позаботился об Андрее. Сам он в последние свои годы вряд ли уже ездил на велосипеде.
Андрею оставалось лишь подкачать блескучим алюминиевым насосом опавшие, но, оказывается, целым-целехонькие, почти не бывшие в употреблении шины (отец добыл их, наверное, где-нибудь в местечке или даже в самом Брянске и заменил старые, вконец изношенные). Они поддались ему без особого труда, сразу вздулись, напружинились, стоило только присоединиться к ним шлангом и сделать несколько движений во всем исправным, туго качающим воздух насосом.
Оживший, готовый к дальнему походу велосипед Андрей вывел через калитку на улицу и прислонил возле штакетника на привычном облюбованном еще в школьные годы месте. Здесь он всегда терпеливо дожидался строгого своего хозяина перед поездкой в лес за грибами, на болота за ягодами или в местечко, в интернат.
Ружье Андрей по-походному забросил через голову на плечо, рассовал по карманам с десяток патронов (коль есть ружье, то должны быть к нему и заряды, иначе какой смысл и брать его с собой). Потом он завернул в обрывок газеты ломоть хлеба, а фронтовую свою фляжку наполнил свежей колодезной водой. Теперь можно было отправляться в самую дальнюю и неизведанную дорогу. Но на несколько минут Андрей все-таки еще задержался в доме. Он никак не мог решить: брать с собой пистолет Макарова или оставить его где-нибудь в потаенном месте. Наконец решил взять и вообще решил, что пока он живет в Кувшинках отшельником и партизаном, пистолет всегда должен быть при нем. Стрелять из него Андрею вряд ли придется (для стрельбы ему за глаза хватит и ружья), но пусть будет. Во-первых, так надежнее и спокойнее, и, во-вторых, не годится боевому офицеру прятать боевое оружие по чуланам и чердакам, оно его, личное, и всегда должно быть под рукой. От офицерского звания Андрея пока никто не освобождал. Тем более что пистолет Сашин, памятный, а память ни в каком чулане не спрячешь.
Дверь в доме Андрей по-хозяйски закрыл на внутренний ребристый замок-засов, а калитку на клямку и щеколду. Так у них в Кувшинках было принято. Если отлучаешься куда надолго, на полдня или на целый день, то все двери, калитки и ворота закрываешь на замки и крючки, и не столько для защиты от воров и других злоумышленников, сколько для предупреждения односельчан: мол, я в отъезде, в лесу, на реке или в местечке на базаре-рынке, приходите вечером, когда вернется с пастбища стадо, позже этого времени не задержусь – корову на ночь надо доить, обихаживать.
При появлении Андрея аисты на сосне заволновались, склонили даже вниз головы, словно спрашивая, куда это он собрался с утра пораньше (да еще с ружьем и на велосипеде), когда на дворе и на огороде столько весенней неотложной работы: день упустишь, после за год не наверстаешь.
Андрей беспокойство их понял: только-только начали привыкать к человеку, и вот – на тебе – бросает их в одиночестве, едет неведомо куда и зачем. Винясь перед аистами, он сокрушенно вздохнул, мол, ничего не поделаешь – надо. Но потом построжал и как меньшим своим, подчиненным братьям наказал:
– Остаетесь на хозяйстве! Я скоро!
Аисты – делать нечего – согласно взмахнули крыльями, оглядели с высоты дом и подворье: все ли в ладу и порядке, не забыл ли Андрей, спешно собираясь в дорогу, сделать чего самого важного? Осмотром своим они остались довольны: ничего новый хозяин не забыл, не упустил из виду, все заперто и прибрано, так что пусть едет, коль так ему срочно надо, а они за домом присмотрят.
На том они с аистами и поладили. Андрей без всякого разбега, с одного шага (что значит привычка и тренировка!) вскочил на велосипед и стал выруливать на едва приметную тропинку между молодым сосняком, а аисты вдруг зашлись во взаимном клекоте-провожании. Андрей приветно помахал им рукой и посильнее нажал на педали. Но когда уже подъезжал к школе и церкви, то вдруг увидел, что Товарищ поднялся на крыло, в два-три взмаха догнал Андрея и теперь охранно парил над ним. Так во время боевых афганских и чеченских походов зависали над его взводом и ротой вертолеты-вертушки, внушая бойцам уверенность в счастливом возвращении.
Отстал Товарищ от Андрея лишь при повороте в сосновый бор. Дороги их тут расходились. Андрей все больше и больше стал забирать вправо, чтоб, пробившись сквозь бор, выехать в верховье реки, где когда-то были лесные склады и сплавная пристань, а Товарищ ушел резко влево на пойменные болота и ольшаники, откуда уже изредка доносилось кваканье неосторожных весенних лягушек.
Еще только собираясь в поход. Андрей наметил себе, что поедет именно на лесосклады и пристань, любимое когда-то место сбора всех деревенских мальчишек. В годы раннего Андреева детства добытый в окрестных борах лес свозили вначале на лесосклад, а потом связывали в плоты и сплавляли в понизовье (а дальше в Десну и Днепр) иногда самотеком, доверяясь лишь одному течению, а иногда на буксирах, трудолюбивых и юрких катерах, глиссерах и полуглиссерах.
Так он и ехал километр за километром, предаваясь воспоминаниям, предвкушая встречу с лесными, пусть теперь и мертво-запущенными складами, с пристанью, где когда-то случалось у него столько веселых, отрадных минут (чего, например, стоят одни лишь потаенные мальчишеские плаванья на туго связанных и спущенных по течению плотах!). И вдруг при очередном повороте-изгибе тропинки он замер и резко затормозил: на влажной, еще заиленной талым снегом земле отчетливо были видны человеческие следы. Андрей спешился, прислонил велосипед к сосне и, присев на корточки, начал внимательно, с прилежанием опытного следопыта изучать их. Следы были от обыкновенных, расхожих кирзовых сапог и принадлежали, судя по всему, человеку не очень высокого роста и не очень тяжелого веса: старику, подростку или даже, может быть, женщине. Шел человек размеренно и неспешно, но по-лесному, по-охотничьи осторожно, с пятки на носок. След был явно вчерашний: ночная и утренняя роса, словно паутиной, затянула в нем все неровности и шероховатости, а в нескольких местах по следу, вдоль него и поперек, проползли пробудившиеся уже после зимней спячки муравьи и другие мелкие лесные обитатели, божьи коровки, жучки-солдатики, неустанные короеды. Обнаружил Андрей на следах и свежеопавшие, не вдавленные в землю сосновые иголки и два-три занесенных ветром прошлогодних желто-бледных листочка лесной ежевики-ожины, которой здесь, в боровых низинах, всегда было вдосталь.