Моя Дева благословила вас, будьте счастливы, не нужно бояться ничего, кроме нас самих.
И он удалился. Коснувшись внешней стены Обители, он поднял взгляд и прошептал: - Задача выполнена. Надеюсь, она принесет плоды.
«Она принесет плоды, — шепнула ему Дева. — Ступай вместе со своим волком прямо на Тропу Святого Духа, ибо я встречу тебя там, мы возрадуемся в ущелье».
И он пошел. Поспешил. Чтобы предаться в их руки.
На пути он находил отпечатки пальцев своей собственной судьбы. Он не мог даже и подумать о том, чтобы свернуть на другую тропу, или принять другой облик — что было для него легко и просто, — или спрятаться — любое дерево с радостью предложило бы ему свои ветви и свою тень, — или взлететь, чтобы укрыться в горах, на морском берегу или где угодно. Необходимо было как можно скорее воссоединиться с Девой, которая ожидала его, чтобы завершить возвращение по тропе радуги и увидеть — наконец, — как раскрываются Небесные Врата; он и его любимый волк должны были пройти по этой тропе. Поэтому он сразу же пошел по тропе, ведшей к ущелью, считавшемуся убежищем разного темного люда. Те трое, что покинули зал встречи, уже разошлись по тропам, которые считали путями возможного спасения для него, и крайне удивились, увидев, что Хуан Диего выбрал самый известный и считавшийся опасным путь. Это подтолкнуло их к решению действовать как можно быстрее, прежде чем проклятый дикарь успеет раскаяться. Они казнили его быстро и ловко, ведь у них был огромный опыт преследования и казней индейцев, которых они прозвали «мятежниками».
Любого можно было обвинить в подстрекательстве к мятежу по самой незначительной из причин, по подозрению или даже без него — просто за то, что у него была красивая женщина или имущество, достойное внимания. У этого же не было ни дома, ни пищи, ни места, где упасть мертвым. Значит, его следовало объявить мятежником — именно — за то, что он бунтарь. Те, кому предстояло привести приговор в исполнение, вооружились старыми аркебузами, острыми мечами и огромными дубинами, которые были усеяны шипами, — они служили для того, чтобы забивать людей насмерть. Сперва они собирались прикончить волка, а для этого нужно было как следует постараться.
Долгий Закат еще не угас, когда раздался предсмертный вой его волка, которого он ни на мгновение не отпускал от себя, так что они оба неотрывно смотрели на зажженный костер вдали, в тот последний из своих вечеров.
Оба сдержали глубокие рыдания неслыханной боли, порожденной слепотой жестокого мира человеческой расы, и обменялись последним, исполненным улыбки взглядом великого прощания. Как грязные тряпки или мешки с мусором, они рухнули в ущелье, и их тела громко ударялись о вертикальные каменные стены, пока не достигли дна.
Звук раковин возвещал о Новой Новой* Рождения Америк и о встрече Владычицы — Девы Марии Гуадалупской с Тепейякского холма с теми, кто близок Ей.
Вдали — столбы дыма долгожданного Возрождения. Не сразу и еще не скоро воссияет Слава бесконечной цепи событий уже свершившейся судьбы; еще должно произойти множество обстоятельств, чтобы Сияние Девы укрепилось на земле, порабощенной завоевателем, который теперь сам завоеван; уже благословенны берега всего Континента, от его островов до других полярных пределов уже установлена свобода, и она волнует души и сердца, свершилось признание Нового Мира и его извечных корней, его истинных основ, данных шаманским Знанием, Святой уже пребывает в Славе Небес, ведомый за руку самой Девой, которая некогда нашла его в ущелье, омытого радугой, исполненного радости существования; теперь он и его волк, преображенные, впервые поднялись над событиями мира, вошли в Небесные Врата — они, их Делатели.
Раковины этого дня великолепной Славы и события, столь же великого, сколь и замалчиваемого, вливали эхо своего грома в раскаленное докрасна эхо, потому что они также возвещали об отсутствии Отшельника, Садовника Эдемского сада, ушедшего туда, за пределы «здесь», за пределы своей Колыбели цвета Корицы. За ними наблюдали издалека, их держали в тайне, их Вершина получила подтверждение. Было сделано множество копий подлинного изображения, одна из них — говорили, что это тот самый, первоначальный образ, — оказалась даже на территории, где (Корона замечала это) влияние старого мира все ослабевало, пока наконец Новая Испания не распалась на части, получившие названия собственных государств и отечеств; все графства разделились. А его Слава остается.