Есть ли в нас (или нет) что-то от Святых, или мы просто пребываем в невинном неведении относительно положения луны и мира в этот невозмутимый, затаенный миг странной гонки за Божественным, зачаровавшей весь Космос? Являемся ли мы (или нет) обитателями сферического (полные триста шестьдесят градусов) мира или плоско живем в ежедневной рутине, лишенной очарования долга и боли, неразлучных спутников этой работы — жизни? Пинаем ли ногой первого встречного пса? Принимаемся ли материть первого встречного дурака, которому пришло в голову зачем-то обратиться к нам? Повторяем ли, включив международные новости: что там опять за дерьмо происходит в этом Афганистане? Или где-то еще?.. дерево печальной ночи засыхает. Мексиканские церкви по-прежнему закрыты, замкнуты, атеист Шуленберг множится в этих сведенных судорогой дверях, лишенных Бога и жизни — закрытых для всех — наших чувств. Запечатанных, как мушкеты, как будто мы скрываем солнечный код. Как будто прячем сокровища под мышкой или в гениталиях. Шутка заключается в том, что мы пока еще — никто. Вот такое веселье. Ничего себе…
Мы восхищаемся обманом завоевателя, а может, он даже приводит нас в негодование. Однако мы даже не улыбаемся, а еще менее того обращаем на Нее взгляд и узнаем как некий удобный и защитный нимб, нет. Мы узнаем Ее как то, чем Она является: Небесные Врата. И равнодушно припоминаем: Хуан Диего?.. тот индеец? «Ох! Проклятые расисты. Плебеи», — скажет кто-то… Эй, ты! Педераст!
Глаз-стрекоза.
Угол… «его» угол.
Собака… «его» собака.
Дождь… «его» дождь».
Солнце… «его» солнце.
Углы… его углы.
Собака… его собаки.
Дождь… его дожди.
Солнце… его солнца.
Бредящие. Его молитва: угол, собака, дождь, солнце… благословенные.
И он, окутанный благоуханием, повторяет: «Углы, собаки, дожди, солнца… да благословят они нас».
— Да встретят нас углы счастливыми и благословят нас. Да считают нас собаки существами своего мира и благословят нас. Да омочат нас дожди и благословят мир.
Да зажгут нас солнца, чтобы мы могли ходить по углам с собаками под дождями.
— Святы шаманские глаза углов, которые встречают нас, собак, которые смотрят на нас, дождей, которые окропляют нас, и солнц, которые оживляют нас ливнями всех цветов.
Так приговаривал Хуан Диего, танцуя на своем костре.
Уже так поздно, я чувствую, что Хуан Диего приближается по заднему двору дома. Здесь, в Мехико, поздно, но посреди Тихого океана еще так рано, что я ощущаю, как Святой-Шаман купается на склонах коралловых хребтов и окунается по самые глаза, а вокруг дрейфуют огромные куски плавучего льда.
Начнем полет на воздушных змеях в Париже, чтобы вернуться, а потом отпустить веревки, даже если нам придется жестоко ободраться в малиннике… (тон твоего голоса меняется; от твоего ледяного голоса до твоего молчания).
«Пресвятая Богоматерь, Дева Мария Гуадалупская с Тепейякского холма… помилуй нас».
ПАССАЖ О БЛИЖНЕМ ОБУЧЕНИИ. СЛАДОСТНОЕ ЗНАНИЕ ИСТИНЫ ИСЦЕЛЯЕТ ОТ ЛЮБОЙ СУЕТЫ. Это ансамбль ее инструментов, Космическая Симфония ее ЯСНОСТИ. Я вел себя как последняя скотина — моя Дева знает это. На тропах Ее Поля Зрения я могу только препятствовать тому, чтобы на Нее перестали смотреть.
Теплый рассвет. Река роз.
Когда понимаешь, что Она — это самое близкое, потому что мы находимся на Небе, хочется броситься бежать куда угодно, чтобы как угодно и где угодно отыскать Хуана Диего, чтобы начать разводить костры.
Чудесная ночь с ними. Они похищают звезды, а потом говорят, что то, что мы видим, уже не существует. О да. Понимаю. Чарующий нас свет приходит из такой дальней дали, что оттуда, где мы сейчас видим блестящую точку, этот свет вышел десять тысяч лет назад. Значит, десять тысяч лет спустя звезда уже не там, где она видна сейчас, а может, ее уже вообще нигде нет, значит, и тебя нет, потому что, когда я вижу тебя, ты приходишь или берешь и исчезаешь, и никто не выдерживает этого потока…
…Только Она. И Хуан Диего. Она выдерживает его, потому что находится там, где хочет, смотря на того, на кого хочет, в этот или в любой другой момент, десять тысяч лет назад или сейчас. Может быть, та исчезнувшая звезда — это роза из Эдемского сада, или заброшенный путь, или заброшенный вокзал, или отблеск внутреннего света, горящего в пещере, где волк Хуана Диего и Святой-Шаман разжигают костер среди стихии пространств Космоса. То, что за пределами «здесь» и «сейчас», становится чудесным, если вынуть себе глаза. Луна становится безжалостной, более истинной, чем угол, она останется и пребудет, пока мы, словно мираж, исчезаем со скоростью света, такие легкие, что, может, моя Смуглая Дева даже не смотрит на нас, а просто предчувствует нас, может, мы выглядим чуть ли не призраками в Ее глазах, которые смотрят на все с истиной.