Дон Хуан: — Так оно и есть. Тебя пригласили за твою внешность, в которой запечатлено безжалостное отсутствие. Пудра, которой ты посыпаешь лицо, чтобы казалось, что оно пышет молодостью, не действует, ты больше не тот юноша, что наслаждался покоем у церемониальных источников в своем обожаемом селении, в своей потрясающей Мексике.
Пас: — Мои улицы, мои переулки, их углы. Перекрестки из глины, из моей глины, железные брусья в моей келье. Поэт, навсегда изгнанный, оторванный от единственного напитка, могущего утолить его жажду: от жизни. У меня отбирали жизнь по кусочкам — отнимали, отрывали зубами. Я знал об этом, я притворился глупцом, поэзия расчленяла мой дух, который, заполоненный далью, покидал мое тело: жизнь — это агония. Все остальное — безрассудство.
Дон Хуан: — Ты достойный представитель классиков, ты — их голос. Твою статую воздвигнут на площади Великого Кирико*, чья задумчивая тень заставит умолкнуть мятежный иероглиф твоего олимпийского сердца. Я не знаю, какой славой ты пользуешься, но слава тебе. Я не знаю, на какую вершину ты можешь взойти в империи тела, столь чуждого тебе самому, столь наполненного икрой, столь беспомощного, столь чуждого солнцу… тебе никогда не приходило в голову окунуться в ближайшую реку?
Найти какое-нибудь уединенное местечко? Поваляться на солнце?.. Пас: — Подолгу — нет. Немного на Канарах. На Ямайке — только изредка.
Дон Хуан: А на своей асотее*?
Пас: Ни за что!..
Дон Хуан: — Да-а… Ты был призрачен… я признаю это. Ты часто бывал призраком, подстерегал тайну как ягуар.
Пас: — Тайна. Она так велика. Она так и не стала меньше. Так и не далась в руки. Не позволила прикоснуться к себе. Не позволила приоткрыть ее — даже ценой всех моих трудов…
Дон Хуан: — Благодаря Господу.
Пас: — Господу?.. Благодаря тайным кодам печатей, каменным плитам, пластам, высохшим морям, безмолвию солнца, теней, листьев, возмущающему покой безмолвию крови! Безмолвию могилы, волос, капли воды. Безмолвие судьбы! О горе, боль — это классика, да; классическая боль Лаокоона**! Классическая боль Прометея! Боль, которая убивает!
Дон Хуан: — Поэт до мозга костей, до самой смерти.
Пас: — До смерти — поэт. А до жизни — мятежник, мятеж ный клич. И эта даль! Она приближалась ко мне, меня как будто настигали ее тень, ее пальцы, ее корона, потому что величайшей из всех королев, с которыми мне пришлось иметь дело, была она — даль!
* Кирико Джордже ди (1888-1978) — итальянский художник, глава «метафизической школы» в живописи, один из родоначальников сюрреализма.
* Асотея (azotea) — плоская крыша дома (исп.). ** Лаокоон (миф.) — сын троянского царя Приама, жрец Аполлона, задушенный вместе с сыновьями двумя гигантскими змеями.
Дон Хуан: — Ты отдал все, что мог — все, что могли дать твой мозг, каждая клеточка твоего тела и твоего сердца, — великолепному служению тайны жизни, и она закрылась.
Пас: — Закрылась, и закрылась навсегда. Другого случая у меня не будет!
Дон Хуан: Как у поэта — нет.
Пас: Как у садовника.
Дон Хуан: Может быть.
Пас: — Может быть, как у космонавта. Может быть, как у капитана «Наутилуса»… но не как у меня самого. Как у меня самого — никогда. Я потерял время!
Азимов: Не жалуйся. Не жалуйся больше. Хватит.
Пас: Кто ты такой?
Азимов: — Айзек Азимов. Еще один гость за столом неописуемого и кошмарного предисловия этого негодяя.
Пас: — Что, прошу прощения?..
Азимов: — Никакого прощения, даже не мечтай! Что за идиот ская манера обставлять свое возвращение? Да ради Бога!
Приглашать к столу, чтобы поговорить о какой-то агони ческой книге, — это же надо было такое придумать!..
Дон Хуан: — Ты приглашен к столу, так что посмотри, что стоит перед тобой, — только руку протянуть…
Азимов: Бокал.
Дон Хуан: Мартини.
Азимов:
Мартини… сухой?
Дон Хуан: Совершенно верно.
Азимов: — Тогда можешь рассчитывать на меня, но объясни мне, о чем тут речь.
Дон Хуан: О возвращении.
Азимов: Откуда и для чего?
Дон Хуан: Из бездны. Для того чтобы унять боль.
Азимов: — Боль нельзя уничтожать, она — важнейшая часть жизни. Люди думают, что таинство креста — это страдание, но боль происходит от знания; страдание, поднятое на крест, принесенное в жертву, — это боль, порожденная знанием того, кто ведает все. Это не физическая боль.
Пас: Чтобы унять надежду.
Азимов: Надежду — эту шлюху.
Пас: Она шлюха, но услужливая — и такая реальная.