Дон Хуан: — Скажем так: мне это не доставляет неудовольствия.
Сартр: — А он? Этот бедный анахорет?.. Великий Азимов всегда был таким. Его тень преднамеренно лепила странное поведение. То была тень добровольная, обладавшая силой свободы воли, обладавшая мудростью для воплощения этой воли, словно она была его душой, тогда как она была всего лишь его тенью. Великий, планетарного масштаба человек порождает гигантскую тень.
Азимов: — Кто-то пытается пролить свет на мой характер, а это не удавалось даже мне, диссиденту.
Сартр: — Дерзкому безумцу.
Азимов: — Я был темпераментным — да и как не быть? Ведь ручками, за которые можно ухватить мир, были речушки, все скользило, и единственной реальной вещью было возникновение повального увлечения космосом. Его неизменная пассивность… в общем, еще одна тень.
Пас: — Теневой театр притворных богов, которые сейчас живы и монолитны, а завтра превращаются в яблоко, райские плоды, муку, а то и просто в яшмовые или платиновые маски.
Сартр: — Ты говоришь об измеряемых постояНностях, существующих в неизмеримом. А еще ты осуществляешь волю там, где не требуется никакой воли, где свобода есть осуще ствление акта высвобождения, движение без определенно го направления, отсутствие цели.
Азимов: — Это отсутствие цели, за которое ты заслуживаешь порицания, так же как и сила тяжести, свойственная существованию, — всего лишь животный инстинкт. Ореол щедрого дара. Во всем этом есть некая скрытая игра.
Ее не может не быть. Как человеческие существа, кото рыми мы были, мы безмерно ограниченны и непредсказуемы.
Пас: — Отчаяние заключается в том, что человек избегает деконцентрации; за этим скрывается истощение, стремление избежать растворения в своеобразном тотальном удешевлении и развале ценностей.
Сартр: — Еще бы! Было бы попросту невероятно считать незаконным выбор, принятие решения. И это действительно невероятно. Без личности в жизни можно обойтись, а без сущности мы — никто.
Азимов: — А мы и есть никто.
Пас: — Но ведь никто — это никто; это формула вселенского масштаба. Никто не может стать кем-то.
Сартр: — Это может только тот, кто испепеляет себя при жиз ни. Не совершая при этом самоубийства. Такое удавалось лишь немногим. Что касается меня, могу сказать, что тень Азимова великолепно разъясняет его неизбежное заявление, дающее ему право войти в состав миссии провозвестников. Тех, что заглядывали в иные миры.
Я же заглянул только в колодец, в землю, в ее внутренний ужас.
Пас: — И все же над мужеством витает призрак отчаяния.
А отчаяние — это тень, отбрасываемая нами. У дона Хуана возникла великолепная идея — разломать эту тень и разложить ее по полочкам; скелет говорит о том чужеземце, которым мы являемся. Этот Никто…
Дон Хуан: Хуан Диего.
Азимов: Недоступное беспозвоночное существо.
Сартр: — Чужеземец, созерцающий самый последний предел последней красоты.
Пас: — Пресвятая Дева.
Азимов: — Красота, которая превосходит нас и которая доступна лишь некоторым.
Сартр: — Ему. Если никто — это никто, то лишь кто-то подобный Хуану Диего может пасть ниц перед видением, он спо собен нести и передавать его и, в конце концов, пасть ниц перед красотой.
Азимов: — …И передать ее дальше. Меня восхищает, как он проецирует ее. Никогда прежде не существовало такого феномена: все в открытую, никаких объяснений; этот Хуан Диего просто молодчина. Я-то ринулся закладывать основы, а он поразвлекался в изначальной основе всех основ. Пас: — На его стороне наследие стенающего, страдающего знания…
Сартр: — Знания, приносящего жертву. За ним — бесконечное наслаждение. Сокровище. Нечто вроде венца. Сокровище.
Азимов: — Салют! Выпьем же до дна наше зелье, и пусть дон Хуан не отвлекается!
Пас: — Салют! Давайте выпьем и забудем.
Сартр: — Мы будем следить за его воскресением, доступ к которому открыт не каждому. Давайте же повернемся спиной ко лжи. Не будем поддаваться наваждению нашего явления здесь, подобного миражу. Мы будем следить.
Войдем же, чтобы очутиться перед лицом Блаженства, каковы бы ни были понятия, существующие относительно этого «ментального» состояния, или того состояния серого вещества, которое заполняет все тело и изменяет его настолько, что приводит к психической целостности; она же превращается в состояние постоянного счастья, а кроме того, проникает в Другого (кем бы он ни был) и порождает Благо: высшее состояние понимания, благополучия и внутреннего покоя.