Блаженство есть новое открытие Мира как единого целого, состояние бытия в мире и в Единстве с ним и — прежде всего — с его живыми существами; вся жизненная биосфера мира преображается в плоть и кровь чаши. (Я вынужден входить медленно, постепенно, стараясь избегать слов, порождающих предрассудки и даже скандалы или презрение — всегда по причине чрезмерного повседневного употребления этих слов, а также семантического невежества, свойственного состоянию каталепсии, которое под ними обычно подразумевается). Я не принадлежу ни к какой Церкви, но я также и не лжец, не скептик и не гностик. Наконец, и вопреки самому себе, я раз за разом буду прикасаться к парадигме и попытаюсь проникнуть в Тайну, заключающуюся в Блаженстве, если только оно заключает в себе какую-то экзистенциальную тайну, указывающую на присутствие изумления и предполагаемую им ментальную открытость. Скоро мы это увидим. А для этого что может быть лучше, чем идти по следам, которые невозможно спутать ни с какими другими, — по следам незнакомого человека, в общем-то чужого, отдаленного от нас временем и неизвестностью, человека, которого история отказалась охарактеризовать — точнее, история характеризует его именно как чужого и чуждого. Просто об этой почти легендарной фигуре не известно почти ничего, а то, что известно, явно не устраивает ленивых или педантичных историков. Они изменяют все по своему усмотрению, и, в конце концов, возникают нагромождения лжи. И никто не осмеливается задуматься над причиной парадигмы, над причиной Зимнего Солнцестояния, и завеса отделяет нас от того, кто был и является проводником, громоотводом, Делателем и Восприемником Видения явлений Пресвятой Девы Марии Гуадалупской с Тепейякского холма*, независимо от того, верим мы в это или нет.
В этом нет лицемерия, до сих пор это было вопросом веры, Доброй Воли или добровольного самообмана; многие верят в это, но есть и великое множество эссеистов-логиков (к ним относятся и представители Курии), которые абсолютно не верят в явления, непосредственно воспринятые Хуаном Диего. Никто не верит в святость Хуана Диего, даже те, кто свято верует в Смуглую Деву. В этом мы совпадаем, ибо о Хуане Диего не известно ничего. Вскоре мы вступим в бой, который будем вести на всем протяжении этого эссе: мы будем сражаться за него или отбиваться, отступая.
Есть одна вещь, в которой не приходится сомневаться: так или иначе, этот антиисторический персонаж существовал, но его существование окутано плотным облаком незнания. Просто невероятно, чтобы целая страна верила в историю о добром индейце, не отличающемся храбростью, хитроватом и невежественном. До сих пор великие события человеческой истории были связаны с соответствующими им личностями, выдающимися по своему характеру, уникальными и подходящими каждая для своего случая; они не повторяли друг друга, да было и невозможно подражать им и повторить свершенное ими. Величие характера измеряется (впоследствии) в соответствии с природой пережитого события. Уже по одному этому Хуан Диего никоим образом не мог быть ни доном Никто, ни хорошим сыном, ни хорошим отцом, ни Добрым Индейцем. У него наверняка были свои причины и мотивы для того, чтобы внезапно появиться, сознавая, что его не услышат и не признают, что его подвергнут презрению, заставляя умолкнуть и исчезнуть навсегда. * Тепейякский холм, называемый также горой Тепейяк, находится к окрестностях нынешнего города Мехико.
До сих пор ни у кого в истории обеих Америк не хватало храбрости встать перед узурпатором и без всякого метода, без всяких странных предсказаний подробно, во всех деталях показать Явление своего непосредственного Видения и того мощного контакта, который предполагает эта миссия. Он не пытался как-то защищаться (подобно тому как Христос, помазанный в свою Святость, не защищался, потому что ему нечего было защищать); ОН ТОЛЬКО ПРИШЕЛ, СДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО И УШЕЛ ТАК ЖЕ ПРОСТО, КАК ПРИШЕЛ. И эта ПРОСТОТА закрывает все проблемы. Говоря о Блаженстве, я подразумеваю одно из состояний Святости, на существование которой едва ли возможно или, точнее, абсолютно невозможно закрывать глаза вне зависимости от того, признаем мы ее или нет; действие, как это присуще Святости, прямое и необратимое — проявление в полноте Видения. Для других оно — чудо, для огромного большинства — обман, а исторически — основное событие формального Рождения Америк и новая молодость Христа и Девы-Матери на обуреваемом страстями, очень непростом континенте, сквозь кажущийся Хаос которого проступает образ континента, можно сказать, старого и дерзкого.
С исторической точки зрения: до Хуана Диего Мексика была одной, а после Хуана Диего — другой. Феодальная, колонизированная Мексика, где еще не совершилось или не завершилось духовное завоевание; Мексика, родившаяся уже зрелой, причем момент ее рождения покончил с доиспанской Мексикой, ибо в миг явления Видения Пресвятой Девы Гуадалупской погиб культ Древних Богов, и его гибель — гибель Тонанцин и Кецалькоатля, Вселенской Матери неподвижных звезд и Вселенского Отца освещенных ими глубоких небес, — стала началом ее собственного развития в слиянии с европейской Девой: испанской Пресвятой Девой Гуадалупской, увенчанной звездами. Это событие произвело мощный, подобный взрыву эффект в этой стране, среди этого завоеванного, страдающего, ожесточенного народа, жившего и плодившегося среди тысяч бунтов и мятежей. Наконец он смог лицезреть знак этого Видения, достояние своей близкой истории, теперь осознанной, преображенной и сияющей, подобной эмблематическому блеску Пресвятой Девы-Матери Господней Вселенной, непосредственной родительницы Единственного Невинного Существа, Сына Божия, пришедшего в мир из бездны, — Христа. Важно отметить, что для мексиканца распятие Христа — вещь повседневная, обычная и привычная, повторяющаяся каждый день, в каждом его действии; поэтому как бы само собой разумеется, что этот чудесный Бог, распинаемый вот так, всеми и везде по всей территории обеих Америк, — этот Бог находится здесь. Мексиканец воспринимает себя только существом из плоти и крови, каким-то случайным страшным помазанием обреченным Земле, Неведомой Матери; поэтому в своих традициях и привычках он почитает и превозносит Смерть как то, что она есть, — как некий грубовато поставленный спектакль Хаоса и соответствующей Тайны Жизни, который, однако, бесцеремонно расставляет по своим местам конечные истины.