Услышав это, дон Хуан разражался хохотом и говорил мне: — А чего же ты ожидал — луны? Тут речь идет еще об одном солнце!
Тот, кто Освещает сам себя, — шаман. Дон Хуан, год шестьдесят девятый.
Слова трескаются и раскалываются у меня посередине лба, между глаз. От этого я испытываю резкую колющую боль. ЦЕЛЬ БЫЛА ЯСНА: РАЗОБРАТЬСЯ В МАТЕРИИ, ИЗ КОТОРОЙ СОСТОИТ ОТШЕЛЬНИК, ПЫЛАЮЩЕЙ, ЗАМЕРЗШЕЙ ИЛИ ПОХОЖЕЙ НА МОЛОКО, ТВЕРДОЙ КАК АЛМАЗ ИЛИ РАССЕЯННОЙ, КАК ТУМАН. НЕОБХОДИМО УКАЗАТЬ, ЧТО ЕГО МОЗГ ЦЕЛИКОМ РАСПОЛАГАЕТСЯ ВО ВСЕМ ТЕЛЕ. Перед нами уникальный человек, и потому приблизиться к нему, как приближаешься к другим, просто невозможно.
Это все равно что мериться силами с утесом; и я сам отвечаю себе: тогда нужно попробовать приблизиться через эмоции, нужно отыскать струны его сердца, вневременные — кстати — и, пожалуй, непостижимые. Главное заключалось в том, чтобы пожить рядом с ним.
Мы будем идти, мягко раскачиваясь и скользя, в поисках пути к Тихому океану, пути к окончательной и бесповоротной встрече: мягко, нежно, туда, где Видение! Вселенской Матери склонилось с убывающей луны в ее зимнем положении. Мы быстро отдаляемся и вернемся домой уже поздно вечером.
Через окно, следом за вожаком, за ним, который умел возвращаться по своему следу, за моим черным волком. За самым большим из моих неразлучных спутников. Этот опыт был самым главным.
Каждый день уводил нас все дальше. Целью этого скольжения (по словам дона Хуана) было оживить ею, стимулировать его присутствие в радуге, чтобы он ОТДОХНУЛ ОТ САМОГО СЕБЯ.
Возвращайся домой, — просил меня дон Хуан.
Что, я выгляжу таким усталым?
Ты и правда устал! Уходи к себе и постарайся поле жать на солнце на асотее.
ПАССАЖ ОБ ОЖИДАНИИ. Жуткая, призрачная зона. Похожая на адскую. Подобная ей. Жуткая темнота воздуха. Боли в позвоночнике. Затылок словно упирается в каменную подушку. Нет ни судьбы, ни небосвода, ни тоски в этом колодце молочно-белого болота хаоса. И все-таки ложе из диких трав, запах диких трав, трепет диких трав и благодатная близость моих неразлучных спутников поддерживали во мне надежду вернуться к свету.
И тогда я слышал, как без всякого дуновения ветра во рочаются и шуршат камешки на узких темных тропинках среди зарослей травы и кустарника; эти тропинки были так незаметны, что казалось, их вовсе нет, но они были. Они были, мои волки находили эти невидимые борозды; нужно было вырвать следы из песка, по которому Хуан Диего проложил свои пути.
Укажи мне направление, чтобы следовать за ним, — умолял я дона Хуана.
Что тебе нужно — пунктир? Волшебная палочка? Компас на кладбище? Теодолит, который уловит его магнетизм и приведет тебя к той стороне света, где, может быть, нахо дится его мир?.. Я ДАМ ТЕБЕ КЛЮЧЕВОЕ СЛОВО, КОТОРЫМ ПОЛЬЗУЕТСЯ ОН: ПЕЙЗАЖ. СМОТРИ, НАБЛЮДАЙ, ИЩИ В КАЖДОМ ПЕЙЗАЖЕ ДРУГОЙ, ПОГРУЖЕННЫЙ В НЕГО.
А найдя, вспомни, что его Пейзажи растворяются, расплы ваются, и тогда ты придешь к его Пейзажу — к тому, где бывает и бродит этот чужак, человек дождя, добрый и ужасный Хуан Диего. Всякое место, к которому он прикасается, становится философским камнем, помогающим обнаружить его там, среди отполированных камней его галлюцинаций, оплодотворивших его встречи великолепием своих озарен ных изгнаний. Может, тебе удастся собрать лунные образцы каждого из его затмений. И так, постепенно, время и его воспоминания повисают на шее ожерельями. Четками, которые запечатлеют у тебя на шее свои северные сияния.
Эта система данных — нечто вроде компьютеров, которые в некий предвидимый срок дадут тебе представление о Карте его сердца, точное настолько, насколько это возможно.
Не забывай, что он бороздил русла древних рек, наполненных Эйфорией его восторженного сердца, все время глядя вдаль, вперед, на Распятого. Как будто сам Христос-Искупитель вел его за руку или пальцем указывал ему его маршруты. Встреча с Матерью-Прародительницей, Владычицей Небесной, не была случайной. То была его судьба. Мы будем постепенно входить в этого человека, чтобы ощутить его вспышки, открыть костры его солнц и таким образом вместе с Шаманом — не столько с человеком, сколько с Шаманом — вернуть себе Святого.
Я не знаю, выдержишь ли ты странствия по Пейзажам, это язык, который мы будем мало-помалу истолковывать и понимать. Сейчас, в этот момент, в твоем мире двенадцать часов ночи — полночь, и СВАЛЕННЫЕ НА ЗЕМЛЮ НЕПОГРЕБЕННЫЕ ТРУПЫ ИСПУСКАЮТ ОТВРАТИТЕЛЬНУЮ ВОНЬ, НО ВМЕСТЕ С НЕЙ ИЗ НИХ ПОСТЕПЕННО ИЗОЙДУТ ИХ БЕДЫ И СТРАДАНИЯ, И ОНИ НАЧНУТ ПОДНИМАТЬСЯ, ПО МЕРЕ ТОГО КАК СВЯТОЙ-ШАМАН ИСКУПАЕТ ИХ БЕЗУМСТВА. Время от времени Хуан Диего навещает доиспанские руины Мексики и их хрупкие луны Он будет рисовать на камнях, словно возвращая себе рисунки древнего человека, но нет, краска на этих шероховатых стенах — это кровь Хуана Диего. Иногда тайные убежища будут оставаться открытыми, и кто-нибудь будет задавать себе вопрос: чей это костер, еще горячий, на наве-сах над внутренними дворами заброшенных монастырей? Или на радужных пространствах тропинок. Это он, это его костер. Но успокойся, он также навещает свои нынешние убежища, похоже, он собирает свои воспоминания Или сражается. То же самое он проделал и с тобой. Куда он повел тебя? Далеко?