Этот глоток горек, но любой глоток в конце концов проглатывается…
ПАССАЖ ОБ ОТСУТСТВУЮЩЕМ ТРУПЕ ДОИСПАНСКОЙ МАТЕРИ. Мы уже прожили несколько тысячелетий, нося на шее колокольчик с подвязанным язычком. Он был подвязан с тех незапамятных времен, в которые единый континент как бы существовал в реальности, напитанной здоровыми знаками, те долгие времена были временами многознания. Однако эти начинания длились совсем немного. Мы были как дети, мы размножались как дети и покоились как безбородые юнцы. Этот короткий период обучения был Водо-воротом, и поколения быстро сменялись одно другим, рождаясь на свет в блеске и благодати. Это было похоже на Рай. Это было ближе всего к нему. Сегодня одни руки мешали уголья в костре, а завтра жар того же костра мешали другие руки.
ДЛЯ СТЫЧЕК И ПРИВИЛЕГИЙ НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ; НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ НА ТО, ЧТОБЫ ТЕРЯТЬ ВРЕМЯ. Тот, кто развлекался чем-либо еще, помимо хмеля, не возвращался. Не было времени на то, чтобы сбивать со следа летящих наобум, не было времени укладывать в постель сломанную ногу, вагинальный спазм или выбитый глаз. Это означало потерять жизнь. В исступлении, даже сейчас, наилучший возраст, чтобы родить ребенка, — это двадцать лет, не более того. Не было времени. И все же некоторые сопротивлялись страху, другие же к пятнадцати и более годам «переноса» на солнце созревали беспорочно среди полной вакханалии, гигантские покрывала разума развевались открыто, без всякого сомнения. После того как нас пронзили стрелы из лука, немного радуг наблюдали мы на протяжении этих таких коротких жизней. Может быть, двенадцать. Хотя некоторые, может, двадцать или тридцать. Все зависит от обстоятельств. От траектории презрения или счастья. И вот Владычица Мать, такая молодая, такая радостная, медленно является и постепенно поедает своих детей, создает и поедает, прожорливая, милосердная. Она никогда не гасит все. Никогда не забирает все. Никогда не истребляет какой-либо народ полностью. Никогда не доводит свое равнодушие до пресыщения. Она движется везде в арке своей благодати, не тая своей вагины, не пряча вздрагивающего клитора, не унимая жажды своей вульвы, не скрывая ни нежных, радужных переливов своих грудей, ни сладострастия твердых сосков. Она — мать. Жаркая, кипящая, плодоносная, дикая, изысканная на вкус и роскошная даже при одной мысли о ней, свежая, доверчивая, дерзкая, она, не зная меры, прикасается к лазури, проходит сквозь сумерки и напитывается тайной грустью своих ночей, светлых, осиянных, пронизанных мерцанием звезд, — она, Мать неподвижных звезд, Тонанцин, верная. Ибо, если тебя мучает жажда, она освежает тебя, ибо, если ты тоскуешь, она налетает на тебя как Порыв Ветра и заботливо дает тебе то, чему ты будешь рад: любимых, род, борьбу, передышку, раковины, черепах, змей… леса. Если ты просишь лесов, она дает тебе леса, если тебе хочется пошевелить мозгами, ты сойдешь с ума — она тебе это гарантирует. Если ты отлучишься, уйдешь — будешь чужаком, если ты друг оленей — будешь человеком-оленем, если ты лк> бишь сов — превратишься в луну-сову, если ты в охоте — она овладеет тобой, если попытаешься завоевать другом народ — она пойдет с тобой, лишит сознания дозорных, обратит в пыль их острые стрелы, остановит их дыхание, угасит их огонь, заткнет кляпами рты их призракам и отдаст тебе женщин, их судьбы и их семена. ОНА ДЕРЖИТ В РУКАХ НИТИ СУДЬБЫ ВСЕХ ВЕЩЕЙ, ОНА ЗНАЕТ ЭТО, ОНА РАДУЕТСЯ И СМЕЕТСЯ. ОНА ВСЕГДА СЧАСТЛИВО ОПЬЯНЕНА ХМЕЛЕМ ЖИТИЯ. ОДНАКО, СОЗДАВАЯ ЖИЗНЬ, ОНА НЕ СОЗДАЕТ СУДЕБ. ОНА НЕ ВЕДАЕТ ИХ НЕ ЗНАЕТ ИХ. Ибо Тонанцин — та, которая укрывает, та, которая питает, та, которая воодушевляет. Тонанцин — ночь, она оставляет себе тепло своей земли, свои заботы и тревоги, она никому не отдает отчета, никому не на шептывает о своих минутах безграничной дерзости, она не нуждается ни в ком.
Сейчас она, обнаженная, стоя в реке, встряхивает волосами.
Сейчас она предчувствует странную тоску, изумление, невидимый призыв и резко стряхивает с себя это беспокойство. Окропляя им темноту.
Немилосердие времени, происходящего вблизи и внутри человеческого существования, состоит в том, что несчастья случаются одно за другим. Таковы веления Сокровенного. Сколь бы невероятным это ни казалось, именно так оно и есть. Асотея некоторым образом защищает нас от нам подобных. Однако она должна была бы принадлежать нам, а пока это не так, мы не отдохнем. Проблема в том, что, стань она нашей, мы покинем ее. Нам необходима каменная подушка, чтобы приклонить на нее голову ветра.
ХУАН ДИЕГО ЯВЛЯЕТСЯ, ЧТОБЫ ПОБИТЬ СВОИХ ВРАГОВ, КОТОРЫЕ НЕ ОТДЫХАЮТ НИ ЕДИНОГО МГНОВЕНИЯ. ОНИ ИЛИ ПОДЖИГАЮТ, ИЛИ БЕРУТ ТО, ЧТО ИМ НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ, ИЛИ УСТРАИВАЮТ РЕЗНЮ. ЗАНЯТЫЕ СВОИМИ ИНТРИГАМИ, ОНИ НЕ СПЯТ, А ИХ УГРОЗЫ ВСЕГДА ИСПОЛНЯЮТСЯ, И С ЭТИМ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНО ПОДЕЛАТЬ. Но чего же еще? Чего же еще они хотят? Они высасывают кровь, высасывают золото, высасывают семена, уводят животных, забирают наших подростков — даже детей, они не знают отдыха, и их нужно остановить. Необходимо изменить историю.