— Я убежден, — говорит Хуан Диего, в очередной раз лежа на солнце, — что иногда абсолютная искренность бывает возможна.
Это можно истолковать как попытку утешить, и потому это унизительно. Нам нужно, чтобы он сделал для нас что-нибудь — что-нибудь такое, что воодушевило бы нас. Когда я шепотом высказываю эту мысль, дон Хуан разражается хохотом, вспугивая стаю птиц, уютно расположившуюся на ветках, и говорит: — Ты что, не помнишь ту дверь в ограде, через которую Хуан-Святой и Диего-Шаман вышли вместе, бок о бок, погруженные в себя, и удалились? Уважение к его благора зумию только возрастает. Он не возглавил битву восстания.
Сколько людей превратились в горячих и верных почитателей Марии, Владычицы Небесной? (Хуан Диего сделал это, делает это и будет продолжать делать это…)
…Я получаю удар в сердце…
Впервые Хуан Диего прикоснулся кончиками пальцев к моему телу.
Вот, — повторяет дон Хуан, — его дар. Тебе стало яснее или тебе требуются другие, последовательные или поверхностные, чудеса? То чудо, в которое он превращает тебя…
Мария слушала меня очень серьезно (когда я рассказывал ей о моей Мексике, такой великой и такой вожделенной стране — о стране, белой от молока и воды).
В какой части солнца ты проявляешь себя, шаман?.. — внезапно спрашивает его дон Хуан.
В его членах… — И он продолжает: — Чистые пространства неба, мы добрались до них, силой шаманского воздействия — так и надлежало быть — я отступал назад как только мог, я отстранялся. Я не слышал пения жаворонка, не видел жалоб моих братьев, я останавливался и прислушивался к шуму близкого водопада, воды, жидкости, похожей на плазму; я останавливался в воздухе, парализованный… я мог пойти и проникнуть за эту прозрачную завесу, и, когда я проходил сквозь нее, щелчок моего языка во зобновлял поток воды, и она лилась, разбиваясь о камни и о мои плечи; все это объединяет меня с Марией, все это — Она. Это была Она. Она была каждой реальностью, каждым мгновением, я двигался и делал все как Шаман, но под водопадом Блаженства. Марии нужны все силы моего существа для того, чтобы подго товить меня к передаче Ее в себе, для того, чтобы у меня не начи нали литься слезы и не лопались мозги в голове, ей нужно было подавить мой ужас и превратить его в точный штрих — я уже был убежден, что происходит нечто необъяснимое. Что должно что-то случиться оттого, что я пошел по этой тропе, такой отличной от всех прочих, совершенно не похожей ни на темную матку Тонанцин, ни на слепое сияние Кецалькоатля; я был ошеломлен, охвачен ужасом, думаю, я должен был принять решение.
— И ты принял его, — поясняет дон Хуан.
Хуан Диего поудобнее прислоняется к камню, у которого сидит, и продолжает: — Природа иллюзий и мечтаний нашего жития никогда прежде не была для меня столь очевидной. Как и то, что ЖИТЬ ОЗНАЧАЕТ ПРЕДАВАТЬСЯ ИЛЛЮЗИЯМ В ЖИЗНЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ, КОТОРОЕ НЕВОЗМОЖНО ПОСТИЧЬ ДО ДНА, В ПЛАЦЕНТЕ ВОДЫ, В ПРИХОТЛИВЫХ ОЧЕРТАНИЯХ ГОР И ХОЛМОВ, ГДЕ И ОТКУДА АТАКУЕТ БЕЗДНА, А В ТАКОМ СЛУЧАЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ ЕСТЬ ВОПРОС СМЕШЕНИЯ СЛУЧАЙНОСТЕЙ В ПРОСТРАНСТВЕ СВЕТА И ОГНЯ; ЗА ПРЕДЕЛАМИ ВИДИМОГО ТОЛЬКО ТЬМА — тогда у меня было впечатление, что я прохожу через зону, в которой свет иллюзии еще делает желанным существова ние и борьбу за его битву. Однако было нечто такое, что приво дило меня в недоумение и растерянность, каждая заповедь, каждое слово, каждый шаг, каждый укус, каждый вздох, каждый столб дыма оставляли за собой след печали. И тогда, чтобы из бежать ее, потому что она прямо-таки набрасывалась на меня, я входил в транс. Я принимал Шамана. Я даже испытывал потребность встретиться с кем угодно, чтобы продемонстрировать ему, ДО КАКОЙ СТЕПЕНИ ИЛЛЮЗОРНА ВСЯКАЯ ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ И ОЧЕВИДНОСТЬ, ВОЗДУШНЫЙ ПОКРОВ, НАПОЛНЯЯСЬ СВЕТОМ, ОБРЕТАЛ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ФОРМЫ, РАЗОБЛАЧАЯ ПРИСУТСТВИЕ ПОКРЫВАЛА.
Так, значит, ты показал нам славу Марии Гуадалупской с Тепейякского холма.
Наверное, так… звезды, свет звезд. Закат, свет неба, разбивающийся, чтобы родиться… я стараюсь ограничить свои мысли пределами этого пребывания — сейчас, здесь, я с вами.
Площадка — это окно. Отсюда можно воспринимать другие сады и их окна.
Каждое окно, каждый цветочек, каждый камень заставля ют нас чуточку осветить наше существование.