Другие же, как ни жаль, не разведут костер никогда. Это так. Однако мир Хуана Диего — это не только человеческий веер, он человеческий, потому что Хуан Диего — человеческое существо, человек, но самоотверженный, помазанный светом радуги всех возможных видов, он был истинным шаманом. И более того: святым.
В конце концов, это не имеет никакого отношения к Ватиканской церкви и никак не связано с самим фактом его признания ею. Его масштаб в Блаженстве таков, что его квантовый дух [sic] уносит его за пределы Космического «здесь».
Святость есть блаженное состояние пространства разорванного времени, рамки которого остались позади. Тогда оно сливается с вневременностью Бесконечности. Неисповедимы — так говорят — пути Господни. Пути любого господа, пребывающего в Небесах внутри неведомого Бога. Они далеки, говорит Шаман, так же далеки, как пламя, слюна улитки, хвост кометы, вой волка, лай собаки. Или нос. И Святой говорит: «Они так же неисповедимы и неведомы, как воздух, которым мы все дышим, и Небо, где мы все родились: Эдемский сад».
Эта планета вошла в нечто вроде дуги, из которой она, постоянно подталкиваемая, выйдет навстречу контакту с другими мирами, но, в конце концов (это можно понять), было бы настоящей катастрофой наблюдать это вблизи, и это вряд ли случится. Следует понять, что поток пространств времени так и норовит помешать этому. Или если (допустим) в нем окажется трещина, в которую можно «рухнуть», как рухнули Хуан Диего и его волк в ущелье, на дне которого их поджидали острые камни и крапива, рухнули и развернулись наподобие простыней — то же самое случилось с Христом. Этот крайне важный и прекрасный момент ускользнул от внимания многих умных людей и еще большего числа людей преданных и даже восторженных, но в этот момент раскрытия, разворачивания наподобие простыни, он выходит и, отрясая себя, покидает бездну, сквозь которую летит. А значит, это могло случиться.
Или это могло произойти неоднократно, нежданным и необъяснимым образом, в приватном мире пустыни, костра и его серого пепла. Шаман хранит это в памяти. Он обращается к этим особым моментам, когда время благословенной простыни раскрывается и вспыхивает сияние золотого тела. В результате самоотвержение Отшельника становится просто гигантским, потому что одно дело — ощутить Бесконечность как инстинкт и совсем другое — влиться в нее.
Что произошло с Хуаном Диего? Просто сейчас он усиленно практикуется, переходя Мост сквозь свои Пейзажи.
Он по-прежнему исполнен Блаженства. Однако даже так он способен открыть дверь и дохнуть своим ледяным дыханием.
У тебя ушла целая жизнь на то, чтобы отыскать его, и вот ты видишь его благодаря его волку и нашим волкам. Без их непосредственного участия это было бы невозможно. Дверь была волком, луной, площадкой, квинтэссенцией одинокого леса и скитаниями по нему в полной отрешенности. В соприкосновении с Бесконечностью. Думаю, это мы сами наткнулись на ограду. Он же вовремя повернулся к ней спиной, но потом, поняв, что Мост уже совсем близко, воодушевился. Но не прежде того. Мы должны помнить, что Шаману и Святому вовсе не по вкусу, когда нарушают его блаженство. А если его все-таки заставили выйти из этого состояния, тут уж только держись.
Если ты спросишь меня, есть ли у него среди человеческих существ другие любимцы, к которым он особенно привязан, ответ будет утвердительным. Если ты спросишь меня, постоянно ли он навещает своих животных, ответ будет таков: он никогда и не удалялся от них, потому что они являются существенной частью его священного ignoto*.
* Ignoto — неведомый, неизвестный (ucп.)
Мы расстаемся (и в еще большей степени после этого вечера, этого другого светлого вечера дня Распятия, потому что, не будь этого вечера, уже являющегося составной частью памяти, которую вы именуете геномом человечества, вся последующая история была бы совершенно иной).
Теперь возвращение — это путь, указанный мудрым Святым-Шаманом, и мы можем только с великой радостью и удовольствием пуститься в этот путь, ведущий прямо к Небесным Вратам — к Матери-Владычице. Конечно, мы можем всю жизнь продолжать копаться в неподвижных бесконечностях и кичиться этим, однако наше внутреннее и внешнее превращение в «Это» невозможно ни на каком другом пути. Это стратегический вопрос для человечества. И разумеется, невозможность невозможного происходит за пределами «здесь».