Но это же было предательство?!.. Потому что в этот такой уже поздний час одиночества она позволила себе заполучить этот рак. По какому праву? Она послала меня к черту. Она отказалась от своего обещания, что мы будем вместе всегда, до самой смерти, и послала меня к черту. Что я ей сделал?.. я просто-напросто посвятил ей жизнь, а ей это оказалось все равно, как будто речь шла о тех ягодах, что мы собирали возле дороги на Куэрнаваку в пятидесятые годы, или о плодах техокоте, совсем раздавленных, но некоторые она все же складывала в корзинку, чтобы сварить из них повидло, или о тех чудесных воскресеньях, об этом посоле (кукурузном густом супе. — Примеч. пер.), дымящемся, вкусном, который мы пили ранними утрами, и о столь желанном эликсире — любимой текиле — святого тоста в стаканчике «кабальито», двойная порция, на краю нашего счастья. Святые ночные скитания, когда мы готовились к той поездке в Чальму, чтобы увенчать цветами счастливые головы, которым ни к чему задумываться о жизни, чтобы находить счастье в наполненных зернами колосьях льна, и в сонатах, извлекаемых из чудесной скрипки Страдивари, и в огне лампады, скрепляющем обет. И в бегстве. Эти остановки возле прекрасных маленьких озер Семпоалы, посреди старого, густого леса, чтобы насладиться извилистой дорогой, бегущей через него, это «остановись», словно бы начертанное на сплошной стене недвижной, мрачной листвы, и мой отважный Отец — Ты, друг, привезший нас отсюда туда, чтобы принять участие в неслыханном познании сферического мира, который начиная с тех прекрасных лет детства медленно открывался каждым градусом своей громадной окружности, пока не открыл все свои 360 градусов… полные и круглые, без определенного направления в погоне за звездами (о Господи, как же я благодарен своему Отцу за эту погоню за звездами почти на уровне мира!), и моя Святая Мать, одетая в муслин, как королева, готовая соскользнуть со своего алтаря… Опять?!.. Да, опять, снова и снова, столько, сколько нужно… к морю, каждую пятницу или почти каждую пятницу — к морю, куда угодно, только бы к морю, эти таинственные пятницы на дорогах, где мой Отец отважно вел машину — целыми часами, без сна — по направлению к морю. И оно, море, всегда синее и голубое. В вихрях тайны на грани раскрытия. Карта. Это место мы уже проехали, и это, и это. Я наизусть знаю дороги, по которым мой Отец вел машину ночами, они отпечатывались на карте моего сердца, всегда находившегося начеку, на карте, являвшей собой благословенную гигантскую заводь на круглой земле, озаряемую в ночи полной луной; тридцать градусов вправо — покинутое имение под названием «Моя любовь». А потом, приблизительно в двух сотнях метров, на половине высоты холма, знак «стоп», потому что дальше идет однорядный мост. Господи! Я до сих пор знаю наизусть тогдашние дороги, стремительно несясь по которым я дремал среди своих сестренок на заднем сиденье машины, карта вен, где пробегала моя кровь и где мои грезы встречались с таинственным рассветом или умиротворенными сумерками. А мой Отец всегда улыбался — это просто невероятно, — смеялся, очарованный своей семьей, влюбленный в нее. «Будь умницей, — говорил он мне, — ты не знаешь ничего и не являешься никем, если не знаешь своей Родины». О Господи, я узнал ее как никто другой. Я познал ее как никто другой! Этим взглядом сонного ребенка, этим неблагоразумием юнца, обходящего ее дороги и тропы, этим упорством молодости, чье сердце полно карт. Одинокое и дикое сердце, накапливающее километры и километры в бортовом журнале своих синих морей, и незнакомых берегов, и миров, озаренных солнцем, и неисследованных территорий затмений. Тогда!.. Мой Отец задает себе вопрос: «Откуда, черт побери, взялся у нее этот рак? Ведь она даже не водила машину, ведь я ей дал все…» А в Париже, вечерами, моя мать, очарованная звучанием «Besame mucho» по-французски, по-английски и по-немецки, танцевала на гребнях волн и на спинах лебедей — тех самых, с озера, летала на райских птицах, слушала Болу де Ньеве, кубинского музыканта, с его джазом и Рэя Чарльза с его блюзами… но почему?!.. а по пятницам пировали — за столом множество друзей, самые лучшие друзья за столом — весь квартал — вся семья — все друзья, дальние и близкие…