Но вот в дали, в своём великолепии показались крыши домов, слышались едва уловимые звуки собак. Золотисто-ярким добром отвечал купол церкви солнцу, на душе стало теплее и радостнее, оставалось совсем немного, и я на месте. При одолев последнее поле без каких-либо препятствий, я очутился на краю крутого склона довольно глубокого и широко раскинутого оврага, уходящими своими краями в даль по обе стороны. Внизу причудливой лентой скрываемой льдом протянулась толи речушка, то ли ручей. По всей долине и склонах, росли мелкие кустарники. Когда я присматривался где мне по удобнее перейти, то на глаза попался человек, он брёл по противоположному краю, тянул за собой волокуши с дровами. Он шёл медленно, и только сейчас я обратил внимание; как в густых посадках, куда он двигался, вперемешку с кустарником стояли строения. Мне стало любопытно, кто это, зачем он тут? Может это заводчик каких-либо пород живности, щепетильно подходящий к этому вопросу, вот и занимается тут поодаль; кстати, до первых домов оставалось чуть меньше километра.
При преодоления оврага пришлось катиться с небольшого склона. Тут я благополучно упал лицом вперёд, переходил речушку по шаткому льду, путаясь в густом камыше, нахватался «собачек» и репейника. Внизу, помимо кустарников, возвышались меленькие холмики, это были муравейники, они были в таком изобилии, что приходилось их постоянно объезжать. Измотанный, но не покоренный, я поднялся по склону и оказался неподалёку от строений. Когда я приблизился к ним то, меня встретила дворняжка пронзительным и длинным воем, показался хозяин. Это был мужчина лет шестидесяти в полном расцвете сил. Он казался среднего сложения, жилист но, что меня крайне удивило, на его молодцеватом лице морщины почти отсутствовали. Карие глаза его источали радость к жизни, тело легко двигалось, а голос был приятным. Он бойко поглядывал кругом, держа руки за спину, и уверенно шагал ко мне обутым в валенки. На нём был военный бушлат с засаленными рукавами и коричневые штаны, типа «горка». Он приструнил осмелевшего пса и приветственно пожал мне руку, предложив зайти на чай.
Я почти угадал, предполагая, что некий умелец тут разводит живность, так оно и есть. Но ко всему прочему, этот человек здесь постоянно проживал, держа по нынешним меркам большое подворье из пяти голов крупнорогатого скота, и трёх свиней, не говоря о курах, который от лая пса раскудактались на всю округу. Моему удивлению не было предела, ведь до цивилизации рукой подать, а он тут обитает, по праву отшельник. Его хозяйство имело две постройки из досок, сарая, где обитал скот, за ним находилась большая скирда сена, запорошенная снегом, и собственно рядом стоящий дом, если его можно так было назвать. Всё богатство внутри хаты представляло: отдельно стоящий стол, кровать, старый шкаф и сваренная собственноручно печь буржуйка, на которой томился чёрный как уголь чайник. Пол деревянный кое-как сложенный играл под ногами, на потолке в изобилии висели сухие травы. Отшельника звали Василий Петрович, фамилию я не спрашивал. От буржуйки шёл жар, мы присели за стол и Василий Петрович принялся угощать меня разными отварами из трав. Мужик был не глуп, в разговоре держался прямоты и казался родным в схожих мнениях. От него так и веело радушьем и безудержной болтовни, на которую он растрачивался без остатка. Мне не терпелось узнать от него по каким жизненным обстоятельствам, он здесь очутился.
— Ни чего обычного, — промолвил он, отхлёбывая душистый кипяток, — мне нравится кочевая жизнь. По правде сказать, почти всю жизнь я в пастухах проходил, как и отец мой. Он с войны без одной руки пришёл, куда ему ещё податься, калека нигде не нужен, с той поры мы с братьями… а нас трое было… сейчас они померли… а я, вот один остался, стали помогать ему по очереди. Не подумай, образование у меня имеется, по профессии я ветеринар, по сих пор хожу в посёлок, зовут скотину смотреть, да и её то уж не осталось, переводят. Говорят, проще того же молоко да мяса на базаре купить, чем батрачить на скотину, хребтину гнуть. Кивком головы я согласился с народом.