Надежда снова перекрестилась.
— За отца моего молились и молятся, это правда. У него очень доброе сердце. И молятся не в трех церквях, а больше. Господь нас не оставит.
— Ко мне и не такие «тузы» приходят, — рассмеялась Аза, пересев к себе назад. — Вот так походят-походят — по церквям разным, по монастырям, а ко мне потом и приходят. Потому что я знаю такие молитвы, перед которыми ни одна сила не устоит. Заветные молитвы! Тайные! От предков моих унаследованные. Любую порчу сниму, любое проклятие, любой сглаз. Навести тоже могу… Даже бесплатно… Просто так, чтобы мне поверили. Так что смотри, чтобы я не рассердилась на тебя и на твоего папашу…
Надежда поняла, что последние слова были обращены лично к ней. Она еще раз осенила себя крестным знамением и, свернувшись калачиком, чтобы было теплее, углубилась в молитву, уже не обращая внимания на то, что ее соседка продолжала бубнить себе под нос.
Ближе к вечеру приехали Выкван с адвокатом. Оба были невеселые. Адвокат раскрыл свои деловые записи, хранящиеся в папке, что-то полистал.
— Вера Павловна, — смущенно обратился он к Надежде, — поверьте, мы делаем и сделаем все возможное, но, сами понимаете…
Та, к удивлению собеседников, улыбнулась.
— Понимаю. Вы хотите сказать, что все будет хорошо?
— Я хочу сказать, что все будет… как будет. Слишком большой шум и общественный резонанс. Город гудит, все требуют не просто наказания, а расправы. Если бы не те журналисты, репортеры, что оказались на месте происшествия, можно было бы как-то варьировать, выдвигать свои контраргументы, а в данном случае все настолько очевидно, настолько доказательно против нас, что…
— Значит, на все воля Божия, — Надежда оставалась спокойной. — Если это действительно моя вина — я должна понести наказание. Если же меня, как вы предполагаете, подставили, чтобы расправиться с отцом, этот обман раскроется и наказаны будут настоящие виновные. Господь все расставит по местам, ничто тайное от Него не укроется.
— Вера, — Выкван удивленно вскинул глаза, — ты никогда не говорила о Боге…
— Я никогда не была в таких неприятных ситуациях. Мне жалко не себя, а отца и сестру, которая…
Она осеклась, снова чуть не выдав себя.
— Которая в монастыре? — усмехнулся адвокат. — Ваше волнение за отца понятно, а вот за сестрицу вашу волноваться нет оснований. Волноваться нужно не об этом: следствие фактически закончено, на днях состоится суд.
— Я знаю отца, как он сильно за все переживает. Сестра в монастыре, но тоже сильно волнуется. Ее можно понять. Жизнь преподнесла нам хороший урок. Думаю, после всего, что произошло, мы станем другими.
— Какими? — осторожно спросил Выкван.
— Ближе к Богу.
Он снова быстро взглянул на Надежду, пытаясь понять, как в той девушке, которую он считал Верой, произошла такая разительная перемена. Адвокат между тем закрыл свои бумаги и удалился, оставив Надежду и Выквана ненадолго вдвоем.
— Вера, — Выкван понизил голос, чтобы их разговор не услышал никто посторонний, — я знаю, кто сидит с тобой в той же камере. Тебе необходимо сохранить свою энергетику, которая есть, не растерять, не ослабить ее. Та женщина обладает силой, способной пробить твою защиту. Это совершенно нежелательно перед судом и оглашением приговора. Тебе нужны внутренние силы, чтобы все выдержать, не сломаться, не разрушиться духовно. Если это разрушение начнется — его уже ничем не остановишь. Я научу тебя, что нужно делать, чтобы защититься от нее. Это очень просто…
— Я знаю, — Надежда опустила голову, пряча улыбку, — я чувствую, какого она духа, и знаю, как защититься.
— Ты? Знаешь? — Выкван не переставал поражаться.
— Это действительно очень просто.
Надежда широко перекрестилась и посмотрела прямо в глаза Выквану.
— Господь и Крест Господень — самая надежная защита. Ничто не сокрушит этой силы.
Ничего не ответив, Выкван поднялся и тоже удалился вслед за адвокатом. Потом они ехали в машине, думая каждый о своем: адвокат — о том, как защититься в суде, Выкван — о странных, непостижимых даже для него переменах, происшедших с подсудимой.
— Не печалься, Владислав, — адвокат похлопал Выквана по плечу, — после приговора народ успокоится, угомонится, не может ведь вся эта свистопляска продолжаться бесконечно. А там по амнистии освободим Веру. К тому времени, надеюсь, про нее все забудут, появятся новые герои нашего времени.