— Люблю — не то слово, — от этой новости Павел Степанович ощутил новый приступ головной боли. — С ума схожу от счастья общения с ними, спать ложусь и просыпаюсь с одной только мыслью: встретиться с очередным журналюгой и сказать ему все, что я думаю. Причем, без всяких купюр. Сделай это за меня, Любочка, уж сил никаких нет общаться с этими негодяями.
— Так они не со мной встречи ждут, а с тобой. Ты у нас, Паша, герой всех репортажей. Так что неси крест своей популярности до конца, хотя я понимаю, как тебе тяжело. Скажи лучше, что ему передать и что приготовить для вашей встречи.
— Плаху, палача и рюмку водки, — мрачно усмехнулся Смагин. — Рюмку водки мне, остальное — ему.
— Сходи, узнай, что ему нужно, — обратился он к Выквану. — Если по делу, то пообщайся сам, как мой референт. Если снова хотят грязью облить — выгони в шею и дай на прощанье хорошего пинка, чтобы сюда забыл дорогу. Сил никаких нет общаться с этой журналистской мразью.
Выкван кивнул головой и удалился, а Смагин снова остался наедине со своими невеселыми мыслями.
«Ах, Верочка, доченька, что же ты наделала… И меня погубила, и себя».
Любовь Петровна села рядом, обняла мужа, а тот, уткнувшись в ее руки, заплакал, как ребенок.
— Господь не оставит, Пашенька, — она гладила мужа, желая его хоть немного успокоить, — ни нас не оставит, ни детей наших. И мы их наказывали, когда те шалили, а потом все равно жалели. Так и Господь: коль нужно наказать, вразумить — вразумит, но не оставит, не бросит.
— Как мне ее жалко, нашу девочку, — прошептал Смагин, — но я ничем не могу ей помочь. Ничем… Любочка, я тоже молился Богу, чтобы Он помог нам, простил нас. Может, я не так молился, как нужно, но молился от всего сердца. Но Он меня не услышал. Или не захотел услышать. Или же Он просто неумолим…
***
В дверях появился взволнованный Выкван. Любовь Петровна махнула ему рукой, чтобы он вышел и не беспокоил Смагина, но тот оставался на месте.
— Что еще? — Павел Степанович вытер слезы и поднялся. — Сам, вижу, не смог во всем разобраться, снова мне идти под пули этих писак.
— Хозяин, — Смагин еще никогда не видел своего помощника таким взволнованным, — мне кажется, нашлось то самое звено, которое замкнуло всю цепь. У нас теперь есть все доказательства того, что ваша дочь Вера невиновна в трагедии.
Смагин замер, а потом рванулся к Выквану, схватил его за плечи и начал трясти:
— Что?! Что ты сказал? Невиновна?! Повтори! Повтори!
— Да, — Выкван обнял Смагина, теперь разрыдавшегося уже у него на груди, — Вера невиновна! И этому есть неопровержимые доказательства. Заходи, Андрей!
Перед Смагиным появился парень лет тридцати: небритый, взлохмаченный, в потрепанных джинсах, такой же видавшей виды куртке, из-под которой выглядывала давно нестиранная футболка с непонятной эмблемой.
— Кого ты привел? — Смагин, еще не в силах прийти в себя, кивнул на гостя. — Бомжа или того самого журналюгу? Что все это значит?
— Я и есть тот самый журналюга и бомж: два в одном лице, — ответил тот, спокойно глядя на Смагина.
— Погоди, — Выкван, к еще большему изумлению Смагина, обнял гостя и подвел его ближе к Павлу Степановичу. — Андрей является прямым свидетелем всего, что произошло в тот роковой вечер. Единственным свидетелем! Он оказался на том самом месте еще раньше репортеров. Он все видел, как все было на самом деле! Вера действительно невиновна! Ее подставили!
— Ничего не пойму! Предположим, этот человек, — он кивнул в сторону Андрея, — был на месте происшествия и все видел. Да только кто, какой суд ему поверит? На него лишь посмотрят — и суду все ясно.
Андрей кротко стоял перед Смагиным, ничем не оправдываясь и действительно стыдясь своего убогого вида.
— Хозяин, — Выкван вышел вперед, — мы обязаны Андрею нашей победой. То, что у него в руках, — это неопровержимое доказательство невиновности Веры и прямой вины наших главных противников, которые все подстроили.
— Какое доказательство? — Смагин не знал, что говорить и что делать. — У него в руках я вижу обычный мобильный телефон. Где здесь доказательства?
— В телефоне! — Выкван решительно взял окончательно опешившего Смагина за руку и вместе с Любовь Петровной повел в рабочий кабинет, где стоял включенный компьютер. Сбросив с телефона хранившуюся там видеозапись, он вывел ее на монитор.
Все сразу узнали набережную, автомобильную дорогу, через которую мирно переходили детишки. Вот показались фары того самого «ягуара», что на бешеной скорости приближался к переходу. Вот раздался скрип тормозов и следом за ним страшное зрелище: удар в воспитательницу, бросившуюся наперерез, разбросанные детишки: покалеченные, окровавленные, кричащие…