Он полистал еще, рассматривая картинки, — книга была старая, в кожаном переплете, на двух боковых замках, доставшаяся Вере от бабки, а той — еще от кого-то из предков. От книги веяло временем, молитвами, теплом.
«И разбойник себя повел интересно. Помяни меня, говорит, в Твоем Царствии. Не стал ругать, смеяться, как его подельник. А что-то, видать, шевельнулось в сердце. Ишь как совесть в нем проснулась: поделом нам, говорит, досталось…»
Назар снова задумался, не спеша закрывать и класть книгу на место.
«А меня бы простил? После всего, что в моей жизни было… А уж сколько всего было! Гнал я этих святош крепко, Верка моя до сих пор терпит, только сопли утирает, когда начинаю ее за эти хождения в церковь костерить. Не понимаю всего этого, не научен. Вся жизнь моя отдана партии, а где партия — там боженьке места нет. Эх, Сталина бы сейчас да Лаврентия Павловича, посмотрел бы я, в кого бы вы поверили, по каким чуланам да чердакам свои книжки с иконами попрятали. Свободы им, видишь ли, захотелось. Нашим людям не свобода, не боженька нужны, а хороший кнут. Тогда порядок в стране настанет, а демократия, дерьмократия — не для нашего брата».
Но евангельский образ Христа Распятого и двух разбойников не шел из головы.
«Один разбойник, значит, всякими словами поливал, а другой умнее всех оказался. Даже умнее своего подельника, такого же бандюгана. Ну не сказки? Хотел бы я глянуть на эту сказку в жизни. Как бы их Бог простил бы, например, мне. Или та же Верка моя. Как же, простила бы…»
С этими неотвязчивыми мыслями, которые кружились у него в голове все больше и больше, Назар прилег и, не выпуская Евангелие из рук, задремал.
— Вера, — отец Игорь вышел из алтаря, услышав, что та оторвалась от молитвы и подошла к подсвечнику.
В храме по-прежнему никого больше не было.
— Вера, хотел кое о чем спросить вас, как старожила. Вы ведь здесь всех и все знаете.
— Как и меня, грешную, — улыбнулась та.
— Тогда расскажите мне, что вы знаете или слышали о той странной истории с какимто не то монахом, не то еще кем, кто у вас, поговаривают, в лесу уже много лет живет. Даже не лет, а веков. Что это за сказка такая?
Вера снова усмехнулась и задумалась.
— Да что я, грешная, знаю? То же, что и все. Таких сказок по нашим лесам столько бродит, что если каждой верить, то… Хотя, с другой стороны, мудрые люди как считают? Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.
— И что же в ней, сказочке той, ложь, а что — намек?
— Ой, батюшка родненький, — махнула Вера, — об том надобно грамотных людей расспрашивать. А я кто? Ничего, кроме своих коров да двора не знаю. Уж простите меня, окаянную.
— Так-таки ничего не расскажете?
— А что расскажу? Что все — то и я. Болтают, что живет в здешнем лесу, за Дарьиной гатью, один отшельник. Кто он таков, откуда? Всякое плетут. И что он монах, и что это чья-то душа нераскаянная, неприкаянная ходит, места себе не найдет…
— Дарьина гать? — поспешил уточнить отец Игорь. — Что за место такое?
— Обычное место, у нас таких полно, куда ни сунься, — снова махнула рукой Вера. — Там начинаются непроходимые болота, и через одно из них проложена та самая гать, настил то есть. С него, говорят, прыгнула прямо в топь одна здешняя девушка, сиротка, Дарьей ее звали. Не вынесло сердце измены — и кинулась в омут с горя, прости ей Господи, коль так на самом деле было. Вот за ту гать у нас никто не ходит, боятся. Отте ль, старые люди говорят и верят, начинается то место, где отшельник обитает. Туда не смей ступать ни ногой! Сплошные болота, трясины, овраги, коряги — короче, гиблое место: и для людей, и для зверей. Не верится мне, что там кто-то жить может, да еще, как вы говорите, столько лет или даже веков.
— То не я говорю, а здешние легенды.
— Ой, батюшка, верить всем, кто что говорит — голову потерять можно. Хотя…
— Что? Что «хотя»? — отец Игорь почувствовал, что Вера продолжит свой рассказ.
— Маме моей покойной рассказывал еще ее дед, что за той гатью действительно живет некий отшельник, старец. И даже видывал его дедов родной брат, когда однажды ослушался старших и пошел за Дарьину гать. Поди, недели две его искали, думали, что утоп или зверь дикий загрыз, а он живехонький возвратился. Только каким-то другим стал: был шустрый, озорной, дерзкий даже, а вернулся тихим, словно подменили его. Повзрослел — не стал жениться, а в монастырь ушел, там и помер. Больше ничегошеньки не знаю, простите.
Она смиренно поклонилась.
— И на том спасибо, — отец Игорь увидел, что народ собрался для вечерней службы. — Давай-ка начинать, время уже.
И, зайдя в алтарь, возгласил начало.
Вера очень удивилась, когда, возвратившись после окончания службы домой, не услышала ничего, чем ее всегда встречал Назар: недовольным ворчаньем, возней, руганью. Было подозрительно тихо: и во дворе, и в доме. Пройдя дальше, Вера, наконец, увидела своего мужа: тот лежал на кушетке, укрывшись с головой старенькой фуфайкой.