— Значит, так, воины, — офицер вышел наружу, — бдительность прежде всего, а я пересяду к водителю, надо кое-что уточнить. — Не расслабляться! Смотреть в оба!
Он запрыгнул в кабину и захлопнул дверь.
— Инструкцию нарушаем, товарищ старший лейтенант, — буркнул водитель, сержант-контрактник Олег Власов.
— Ладно тебе, — махнул рукой офицер. — Не нарушаем, а действуем в соответствии с изменившейся обстановкой. Это разные вещи, соображать надо, ты ведь не солдафон, что только вчера форму надел и вызубрил устав.
Водитель молчал, продолжая движение.
— А чего не спрашиваешь, что там изменилось в обстановке?
— Я не любопытный, — недовольно буркнул тот. — Мое дело баранку крутить, зеков на место доставить.
— Вот и напрасно. Интересоваться иногда полезно.
Тогда бы знал, что сегодня у твоего друга прапорщика Игнатова день рождения. Юбилей, между прочим.
— Да вы что? — от этой новости Власов сразу повеселел и оживился.
— Да, и по этому поводу он вечером накрывает поляну, тебе велел передать, что обязательно ждет. У тебя ведь на сегодня больше нет приказов? Только на этих троих?
— Только на этих. И ходовую осмотреть пора, капризничает последнее время.
— Вот и ладушки. Тогда давай сейчас свернем на Погост, сделаем маленький крюк — и дальше по маршруту.
— На Погост? Товарищ старший лейтенант, мы же нарушаем инструкцию, не положено.
— Знаешь, есть одна народная мудрость: на то, что не положено, иногда кое-что наложено. Это как раз тот самый случай. Стол именинник накрывает, а «горючки», шнапса — кот наплакал. В магазинах при наших-то зарплатах особо не разживешься, вот он и попросил заскочить к бабе Орестихе: у нее что самогонка, что брага — пальчики оближешь.
— Товарищ старший лейтенант, не положено по инструкции. Узнают — по головке не погладят.
— А кто узнает? Ты да я, да мы с тобой — вот и все. Тех двух салаг желторотых в расчет не берем, они в консервной банке, ничего не видят и наш базар не слышат. Или ты Игнатова не уважаешь? Представляю, как он обидится, когда узнает, что ты ему отказал в просьбе. По инструкции…
Власов недовольно шмыгнул носом, но когда они доехали до указателя на деревню Погост, все же повернул в ту сторону.
— Если что случится, разузнают…
— Весь базар беру на себя, будь спок. Знаешь, где бабка Орестиха живет? К ней указатель не поставили.
— Туда и без указателя дорогу найти можно. По знакомому запаху.
Оба расхохотались и уже в приподнятом настроении подъехали ко двору хаты, стоящей на самой окраине деревни. Орестиха пользовалась дурной славой: все се считали здешней ведьмой, сторонились, даже побаивались. Была ли она на самом деле такой? Кто знает… Болтали всяко. Старожилы знали о ее непростой судьбе. Рано вышла замуж. Вернее, настояли на том, чтобы засватать за паренька по соседству, слывшем деревенским дурачком. Родители его были местными богатеями: держали две коровы, много свиней, другую живность. «Ничего, — успокаивали тогда еще не Орестиху, а испуганную, забитую, необразованную девчушку Надю, — в семье поумнеет, как научится детишек делать»
Но этого не случилось. Детишки — двое сыновей — пошли в отца: слабоумные, дурашливые, быстро пристрастившиеся к рюмке и по этой печальной причине укоротившие свою и без того недолгую жизнь. Что только ни делала несчастная мать, чтобы помочь своим сынам: и по врачам их возила, и по клиникам, и по бабкам разным, и по святым местам. Да ничего не помогало.
Тогда Орестиха сама решила заняться тем, чем занимались многие женщины в ее роду, в том числе покойная родная бабка: стала деревенской знахаркой. Достала из сундука засаленные тетрадки с заветными заговорами, чему-то подучилась по книжкам — к тому времени ими были завалены все прилавки — и этим стала жить. Прознав, потянулись к Орестихе люди: и замужние женщины, и молоденькие девчонки. Шли за помощью, советом: снять или же, наоборот, навести на кого-то порчу, сбросить венец безбрачия, узнать судьбу, попросить «заговоренного» зелья, чтобы мужик меньше пил и не бегал по соседкам. Никому не отказывала: «умывала Богородицею», катала яйца, выливала воск, направляла в церковь исповедаться в тайных грехах, чтобы «лечение» было успешным. Да и сама в храме появлялась: молилась, крестилась, свечки ставила. Но к Причастию предшественник отца Игоря — отец Лаврентий — ее не допускал.
— Когда оставишь свое ремесло, тогда и говорить будем, — увещевал он Орестиху.
Та же выкрутилась: стала ездить причащаться в город, где о ней и о том, чем занимается, никто не знал.