- Как будто она какая-то несчастная у меня, - говорила она однажды Арине Дмитревне, - слава Богу, у нее есть мать, и без его любви обойдется.
- Э, родная моя! дурит человек, - отвечала Арина Дмитревна. - Ему, бобылю, в диковинку, что с ним эдакой ангел ласково обходится.
Анна Федоровна ревновала Машу к Якову Иванычу так же, как ревновала ее к Матреше; наружного же дружелюбия и согласия с ним не нарушала, хотя ее малодушную натуру и раздражал несколько опекунский тон Якова Иваныча, но она считала его человеком нужным в затруднительных обстоятельствах. Как большая часть русских помещиц, она не имела понятия о законных порядках, ее смущало каждое пустое столкновение с земской полицией; подпись паспорта, вольной, поверка ревизии - все это было для нее китайской грамотой и обманчивой ловушкой, для избежания которой нужен опытный руководитель. Руководитель этот был Яков Иваныч.
- Какое время прекрасное! - сказала Арина Дмитревна, входя с Машей в детскую. - Ну как вы, родная моя, себя чувствуете?
- Все недомогаю, - отвечала Анна Федоровна, - к погоде что ли всю развалило; да и заботы всякие крушат, обо всем надо подумать. Вот она подрастает, дочка-то моя, а я с места двинуться не могу, ни присмотреть, ни поучить, - так уж на волю божию!.. Да и много!..
Анна Федоровна выразительно махнула рукой.
- Что вы так беспокоитесь! - сказала Арина Дмитревна, - Марья Петровна так умны, что за ними не нужно присмотра.
- Ну какой еще ум! еще в голове ветер ходит. Маша молча и чинно сидела, сложа руки на коленях.
- На что ты похожа! - обратилась к ней мать, - полюбуйся на себя! Где ты была, как я отдыхала? Чай, с Матрешкой все луга, все болота обегала? Прекрасная, достойная подруга!
- Я в саду была… - отвечала Маша отрывисто.
- Им скучно, - вмешалась Арина Дмитревна, - ведь сами посудите, какая здесь сторона: самая глухая, необразованная. Все усадьбы, что получше, опустели.
- Что за скука такая! В ее годы я никакой скуки не знала… Вот какое время приходит! - обратилась со вздохом Анна Федоровна к Арине Дмитревне, - может придется и дрова, и воду самой носить… Слышали, Арина Дмитревна?
- Слышала, - отвечала та, уныло качая головой.
- Что же это будет-то?
- Уж и Бог знает что!
- Да правда ли?
- Правда, матушка, правда!
Вошла Аграфена, и разговор прекратился; но Аграфена по таинственной мине собеседниц догадалась в чем дело и подумала:
- А, видно, за живое забирает!
Это было в то время, когда первая живая весть об освобождении крестьян пронес-лась грозным ударом над мраком закоснелого эгоизма и невежества.
- Уж я не знаю, как и быть, - продолжала Анна Федоровна, когда Аграфена вышла из комнаты, - ну куда я, старуха, поспела! да я с голоду и холоду умру. Все растащат, все разворуют. Вон уж теперь же начали медведями смотреть, и рожи-то сделались немилые… Ох, Арина Дмитревна! глаза бы мои не видели, уши бы не слушали!.. Вот надо бы с Яковом Иванычем посоветоваться, да теперь его с собаками не сыщешь, - он все по помещикам. Никто ведь ничего не знает, все в затруднении, никто не ожидал… Уж, конечно, к нему обращусь, больше не к кому.
- Да вы бы, родная моя, Тиме моему приказали разведать. Ведь он эти дела должен знать, сам в палате служил. Голова у него - слава Богу; только вот злые люди обидели…
- Вот там увижу… - отвечала Анна Федоровна нерешительно.
Арина Дмитревна осталась ночевать. Маша вскоре после чаю ушла в сад. В голове ее проходили мысли и вопросы несвязной вереницей. Маша чувствовала, что находила какая-то туча, приближалась беда. Тревога матери неприятно отзывалась в ее душе. Ей было и страшно и ново все слышанное. В ней завязалась борьба - решался вопрос: хорошо или дурно? Вот и Матреша уйдет… Маша к ней привыкла, так скучно ей будет без нее… и других не будет: Дарьи, Катерины, Федосьи… Теперь ей все кланяются, барышней называют, а там будут как равные…