- Положим, родственники, - возразил я. - Но откуда им было знать о месте и часе дуэли?
- Да ведь он, как безумный, носился по фольваркам приглашать секундантов. Помимо меня, ему трое отказали. Он сам мне жаловался. Время такое - все боятся рисковать. Тем более после вчерашнего.
- Вы с Людвигой будете беседовать? - спросил Михал.
- Обязательно! - ответил я.
XXIX
Слова Михала могли быть либо правдой, либо ложью, но могли быть искусно приготовленной смесью этих противоположностей. Немецкие задатки молодого Володковича вполне допускали такой винегрет.
Осмыслить его сведения я постановил после разговора с Людвигой, необходимость которого меня сильно удручала: вновь вскрики, вновь призывы к ангелу, то многоречие, то символическая немота, вдруг кровь бросится в лицо, вдруг отольется - не перечислить всех приемов капризной души, нацеленных извести ваше терпение. Я дал себе слово, что приму все ее выходки с тою же иронией, какой требует восприятие фокусов.
Наконец послышались шаги, я приготовился, но вместо Людвиги на свидание пришел исправник Лужин.
Разбойник, подумал я, зачем ты пасешься в этом доме? Медом тебе здесь намазано или малый кусок ты урвал, пользуясь чужим горем?
- По пути встретил вашего прапорщика, он сказал - лекаря чуть не убили. - Я кивнул. - Беглый! - уверенно определил исправник. - Надо ловить, пока новой беды не учинил. - Лужин присел на скамью. - Напрасно вы мне его не отдали. От нас еще никто не убегал. Потому что мы старательно охраняем.
Я промолчал.
- Так вы, значит, следствие проводите? - спросил Лужин.
- Приказано, - ответил я. - Вот семейство Володковичей опрашиваю.
- У них заботы, заботы. Горе, - исправник скорбно вздохнул. Отцовское горе! Еще хорошо, если по-житейски рассудить, что семья большая, другие дети есть. А как у меня один сын?! Не приведи господь, случится беда - не пережить.
- А что, хороший у вас мальчуган? - полюбопытствовал я.
- Славный! - улыбнулся исправник.
- В отца, в мать?
Лужин не скрыл гордости:
- В меня!
- Приятно слышать, - сказал я, подумав, однако, с горечью, что еще одним вымогателем станет больше.
Предмета для разговора не было, молчание затягивалось, я ожидал, когда он уйдет.
- Давайте по-человечески поговорим, - вдруг сказал Лужин.
- Только так и умею, - ответил я.
- Ну, так вот, вы можете мне объяснить, зачем вам это следствие, расспросы, допросы, подозрения, - все эти сложности. Ей-богу, не понимаю.
- Что ж тут неясного? Ранен мой товарищ...
- И этот странный побег мятежника, - продолжал он. - Вы, с большим опытом офицер, снимаете караул... И легкомысленная дуэль... Удивительный вы человек.
Было отчего потеряться, и я потерялся - минуту не находил, что сказать, что спросить и в какой форме, а изумленно глядел в хитрые - и видел: очень хитрые - глаза моего нежданного собеседника. Мысли мои разбегались, как толпа под обстрелом. Что он хочет? Кто сказал?.. Володкович?.. Михал?.. Красинский?.. Куда клонит?.. Откровенничать... Стоять патриотом?.. А дуэль?.. Угрожает?.. Провоцирует?.. Я - гвардейский офицер, слуга государя... Оскорбиться?.. Успею оскорбиться...
- О каком поединке вы говорите, Афанасий Никитович? - вкрадчиво спросил я.
- Да вот совершенно точно знаю, что между вами и Николаем Красинским была дуэль...
- Вы, приходится думать, это собственными глазами видели?
- Собственными не видел, да все ль надо лично наблюдать? И не в том дело. Дуэль не дуэль - мне дела нет, если без осложнений. Я хочу помочь вашим интересам.
- Признателен, - сказал я, - но не понимаю.
- Вы думаете: Лужин - простофиля, не видит очевидного. А вам стоило только оком повести, и уже вся картина здешней жизни предстала в ясности. Мы с вами тет-а-тет, я откровенно говорю. Вам уже, думаю, известно, что Северин запятнал себя участием в мятеже. И мне известно. Но я вот молчу, хоть и нарушаю этим распоряжение. Потому что я не только исправник, но и человек. И сознаю, что семья Северина в его глупости неповинна. И представлять к наказанию за черную овцу все, так сказать, стадо мне совесть не разрешает. Убит Северин или застрелился? Вопрос сложный, склоняюсь к последнему. Но допустим - убит. Допустим, нашли преступника. Что ему? А ничего: он мятежника застрелил, человека вне закона, он - вне ответственности. Кто в ответе? Семья. Семья благопристойная, порядочная...
- Все, что вы мне говорите, для меня удивительно, - сказал я. Чрезвычайно вам благодарен.
- Плох бы я был как исправник, не будь у меня в каждой деревне, околице, усадьбе своих глаз и ушей, - продолжал Лужин. - Есть такие люди и в этом доме. Одна из служанок слышала ваш разговор с Михалом.
- Ну и что, - улыбнулся я. - Я сказал Михалу то, чего в натуре не было. Мне хотелось свои догадки уточнить. И скажу вам с полной уверенностью, Афанасий Никитович, что стрелял в нашего лекаря вовсе не беглый...
- А приятель его, - вставил Лужин.
- И не приятель его, и совершенно не мятежник...
- Кого же, в таком случае, ищут ваши солдаты?
- Ищут они того, кого им приказано искать, - стрелка.
- Вы меня не понимаете, - сказал Лужин, - потому что, чувствую, неправильно трактуете нашу встречу и мои побуждения. Мы пикируемся, а я здесь не для того. Я не скрывая говорю, но только вам, вам одному: мне искренно жаль семью Володковичей: славные люди, добрые, отзывчивые... И вдруг такое испытание - смерть сына... Вот Михал. Ну, кто он? Еще юноша глупый. Молодо-зелено. Я мог бы, конечно, взять его в оборот: зачем ездил на Шведский холм? Почему не сказал о визитерах? Зачем вез деньги? И что ж его - к наказанию? Но я понимаю: мятежникам нужны деньги, они парня прошантажировали, а у него сердце мягкое - он и поддался...
- Вы вчера допросили пленного, - продолжал Лужин. - Он, я полагаю, признался, что требовал у Михала денег, которых в силу своего поступка не доставил Северин. Вы этому ужасному для Володковичей признанию могли дать официальный ход, но так не поступили, решив проверить все лично, из чего я заключаю, что вы порядочный и понимающий жизнь человек...
Иными словами, подумал я, что я - такой же взяточник и негодяй, как ты.
- Бегство мятежника, которое, без сомнений, можно назвать чудом, продолжал Лужин, - означает, что шантажист получил волю и может повторить свой визит. Ему требуются деньги. Но они нужны всем...