— Дурак! Чего ждешь! — сказал я тихо и искренне. — Беги. Я не трону. Но — живо.
Бог надоумил детину поверить. Он, пятясь, стал отступать, скрылся меж стволов, и затрещал под его ногами хворост.
На сердце у меня повеселело.
Я глянул на беглецов. Они сбрасывали свои серые длинные чамарки. От леса их отделяло двадцать шагов. Вдруг Лужин взял у солдата штуцер, прицелился, выстрелил — и выстрелил, подлец, метко. Мятежник, бежавший первым, рухнул как подкошенный. Над ним наклонился товарищ, нечто прокричал в сторону солдат и, вскинув штуцер, выстрелил по исправнику — однако дал промах.
Лужин тотчас потребовал у солдат новый заряд. Я ударил коня и с криком: "Не стрелять! Брать живыми!" — поскакал к исправнику. "Не стреляйте!" — сказал я ему. "Да ведь скроется в кустах, трудно будет схватить, — ответил исправник в раздражении. — Людей побьет". — "Выкурим!" — ответил я. "Но ловко я сразил? — спросил у меня Лужин. — А скажу, давненько не стрелял".
Мятежник скрылся в кустах.
— Скоро опять сюда выскочит, — сказал Лужин. — С той стороны пристав стоит. Вот увидите. Сейчас конец.
А вот вгоню тебе сейчас в пасть весь барабан, все шесть пуль, подумывал я, и тебе будет конец. Рука моя невольно ползла к револьверу. Чтобы уйти от искушения, я поскакал к сраженному инсургенту. Он был мертв, Лужин попал ему в голову.
— Эх, и понесло его, ребенка, воевать, — вздохнул подошедший солдат. Да что в нем — подросток. А ить, ваше благородие, красивый был. Мать, поди, ждет.
К убитому подъехал его убийца. "Э, да он совсем еще сопляк, — сказал Лужин. — А издали на матерого походил. Фу, черт, нехорошо вышло".
— Да, не похвальный подвиг, — сказал я и поскакал вдоль цепи.
С тыльной стороны Шведского холма стояли конно люди Лужина. Я с горечью убедился, что уйти мятежнику не удастся. Считанные минуты отделяли его от смерти или пленения.
Так и случилось. Вскоре его вывели из кустов с закрученными руками. Лицо его было разбито до крови.
"Зачем же били?" — спросил я солдат. "Да он, ваше благородие, озверел. Федотова чуть не задушил, а вон, поглядите, Мирону два зуба выщербил". И правда, ростовцевского взвода канонир стоял с рассеченной губой и сплевывал кровь сквозь дыру в передних зубах. "А вы, васэ благородие, не думайсе, говорил картавя этот Мирон, — цто он меня сбил. Я его и скрусил. Дал в ухо — он и закацался". — "Не врет", — подтвердили очевидцы. "Ну и молодец, похвалил я. — Благодарю тебя за службу. Я доложу командиру батареи". — "Рад сцарацься, васэ благародие", — ответил довольный Мирон и, что меня удивило, беззлобно поинтересовался у мятежника: "Ну сто, болиц цебе ухо?" — "А у тебя зубы?" — спросил мятежник. Солдаты засмеялись.
— Вот он каков, разбойник, — сказал подъехавший Лужин. — Так я, господин штабс-капитан, его забираю.
— Никак не могу отдать, господин исправник, — ответил я. — Наши солдаты его взяли. Командир решит, как с ним поступить.
— Мне и передаст, — возразил Лужин. — Кому же иному?
— Это уже его дело, — сказал я. — Может быть, вам, а может, военному начальнику; или в Вильно распорядится доставить. А вот что с тем делать?
— Пристав скажет — похоронят. Как звали дружка? — спросил Лужин мятежника.
— Петрашевич. Виктор Петрашевич, — отвечал пленный. — Пусть напишут на кресте.
— Может, и напишут, — сказал исправник. — А тебя как звать?
— Бог знает, — ответил мятежник, — а тебе не скажу.
— Много вас было в шайке? — спросил я.
— Какая же шайка, — презрительно на меня глядя, ответил пленный. Двое и было всего. Это вас, я вижу, сотня выступила против двоих.
Я позвал Ростовцева.
— Господин поручик, поручаю вам охрану пленного. Доставить в деревню живым и невредимым. И пусть умоется у первой воды, а то не разобрать, какую имеет внешность.
Ростовцев назвал четверых солдат в конвой.
Исправник о прочесывании других перелесков, к удивлению моему, не заикался. Я приказал возвращаться. Повели пленного, солдаты пошли к лошадям, пристав послал стражника за лопатами. Я повернул коня и поскакал в деревню.
Доложившись командиру о результатах, я без труда убедил его в пользе сдачи пленного уездному военному начальнику без посредства Лужина. "Наши люди рисковали, — говорил я, — а он эту удачу припишет себе, а про нас скажет, что оказали посильную помощь. С него достаточно, что юношу наповал уложил. И без повода". — "Вы правы, — ответил подполковник, — так и поступим".
Полчаса спустя вернулся отряд. Пленному дали воды, связали и бросили в поповский сенной сарай. Возле сарая стал ходить караульный с примкнутым штыком.