—Такое горе!
—Спасибо, Юра…
Они обнялись.
Покойный Нисан Юре благоволил. Президент «Рассветбанка» корнями своими был тоже связан с Центральной Азией: отец — генерал — заканчивал ТГУ — Ташкентский государственный университет.
— «Рассветбанк» объявил премию за сведения об убийце! До сих пор не могу поверить! Как в кошмаре! Я лечу с тобой.
— Ты верный друг…
Гореватых положил Неерии на плечо короткую ладонь. Он оставался в Москве.
—Я обещаю, в свою очередь, кое-что предпринять. — Несмотря на свои сорок с небольшим, генерал сделал блестящую карьеру в ПГУ — Первом Главном управлении бывшего КГБ СССР. — Передайте, пожалуйста, мои соболезнования вашему отцу. Мне приходилось с ним встречаться…
Секьюрити не переставал просеивать взглядом толпу.
—Берегите себя, Неерия…
Печальный кортеж, сопровождавший Нисана Арабова в его последнем пути, приближался к месту печального назначения. Вабкент встретил похоронную процессию заунывным причитанием плакальщиц, тяжелой удушливой жарой. На центральной улице выходивших из машин скорбно приветствовали десятки ждавших их тут уже много часов родственников, соседей, стариков, съехавшихся со всей области наиболее уважаемых граждан.
—Как доехали? Как здоровье? Как близкие? Какая это большая беда…
Приезжим после дальней дороги требовался короткий отдых. Гостеприимные хозяева это предвидели. Каждому немедленно нашелся соответствующего уровня почтенный вабкентский опекун — с машиной, со своими сопровождающими. Разъехались по домам ненадолго, четко определив время и место сбора мужчин для последующей церемонии похорон. Арабовы с ближайшей родней, с Чапаном отбыли в дом отца. За прилетевшими из России бизнесменами, банкирами, служащими Фонда, за ташкентскими авторитетами закрепили самых видных местных деятелей. Савону достался светловолосый милицейский майор со значком Академии на форменной, с погонами сорочке, гладкий и сочный, как куриная ляжка.
—Валентин… Можно просто Валя… Сейчас заедем ко мне, быстро перекусим с дороги…
С ним была белая престижная «Волга» — «тридцать первая», водитель в милицейской форме.
—Садитесь впереди, пожалуйста.
Городок был маленький. Через несколько минут были уже на месте. В проеме ворот виднелись три легковые машины — гараж. Дом с виду был простой, крестьянский. Пахло коровой.
—Сюда, пожалуйста…
Во дворе, за глиняным дувалом, зной не ощущался. Под деревьями били враскрутку мощные оросительные установки. Небо закрывал сплошной зеленый настил винограда. В глубь территории, к кукурузной плантации, тянулись заросли.
Хозяина и уважаемого гостя уже ждали. На ковре под платаном на квадратном подиуме, сопе, сняв галоши с легких кожаных ичиков, с подобранными под себя ногами сидели несколько стариков. Из клетки над головами за ними следила горбоносая нахохлившаяся птица — кехлик.
—Как вы? Как семья? Как дети? Какое несчастье, право…
Обряд приветствий повторился. Начало бью традиционным — зеленый чай. Немудрая закуска крестьянского стола — нарезанные мелко лук и помидоры в собственном соку. Быстро раскачались. Коньяк «Самарканд». Минуты стремительно летели. Мастава, лагман, шурпа…
Женщина, подававшая Савону касу — большую тяжелую пиалу, — на мгновение поймала его взгляд. В щелках узких, с накрашенными ресницами глаз был еле виден прозрачный зеленоватый зрачок. Хотела ли женщина что-то ему сказать?
Хозяин шепнул Савону:
—Дыни попробуйте, Иван Венедиктович. Какие вам положить с собой?..
Савон пил в меру. Но от дынь не отказался. Сортов было несколько. Зеленая эмирская — «амири», золотистая — «кулябская», еще зеленая в полоску — «хаджуйская»… Еще самая нежная красномясая…
—Эту.
Водитель от ворот просигналил:
—Пора!
—Сейчас…
Наконец поднялись.
Женщина, подававшая ему касу, с другими домочадцами занималась женской обычной работой — убирала посуду.
Надо было идти.
Майор ни на минуту не забывал об обязанностях опекуна.
—Туалет там…
Сам же проводил.
Солнце так и не утихомирилось. Душная жарь.
В пыли за дорогой валялся дохлый ишак. По-видимому, он лежал тут уже несколько дней. Когда Савон и майор проходили мимо, с трупа неспешно слетел ворон, лениво перелетев, присел невдалеке. Зеленоватые мухи, обленившие нос животного, переползали между зубами. Уши ишака были прижаты.
—Вы уж извините. — Майор поправил русую прядку. У него было открытое лицо северянина. Верхняя губа блестела жиром. — Тут все по-простому…
Туалет оказался негабаритным, горячим, выставленным на зады, к кукурузной плантации. На самый солнцепек. Жара под шиферной крышей внутри напоминала духовку. Савон прошел по высохшим доскам. Он не испытывал симпатий к аборигенам. «Зверье и есть зверье…» Вместо широкого — от души, как в России, — круглого очка над выгребной ямой была небольшая узкая щель — доски только чуть отколоты в нужном месте. Строили без оглядки на удобство. Без возвышения. Пол не закрепили. В углу виднелось мумифицированное, готовое немедленно рассыпаться в пыль дерьмо, оставшееся, может, еще со времен Тимуридов. Брызги мочи мгновенно просыхали, падая на пол…
Внезапно Савона осенило: «Туалет заброшен!»
Взгляд женщины, подававшей касу, предупреждал!
Он метнулся к выходу, но пол уже качнулся. Неизвестно кто — не менее двоих — резко выбили из-под ног центральные доски. Пол рухнул. Савон не успел даже развести в сторону руки. Зловонная жижа, едва прикрытая верхней жесткой коркой, сковала движение. В дыхалку — в нос, в рот — ударил застоявшийся резкий нестерпимый дух. Авторитет попытался крикнуть полным вязких человеческих испражнений ртом, но не услышал себя. Доски снова сдвинули. Узкий скол, заменявший нормальное человеческое очко, не оставил ни одного шанса.
«Чапан, сука… Перехитрил!»
Не выбиравшаяся много лет яма поглотила Савона сразу и целиком. Выкарабкаться было невозможно. Где-то в затылке послышался ритмичный стук. Кто-то мастеровитый для верности уже сшивал доски припасенными заранее длинными коваными гвоздями.
Толяну позвонил Бутурлин:
— Доставили Шмитаря…
— Сейчас. Я хочу на него посмотреть…
Шмитарь выглядел жалким. С ним разговаривали одновременно сразу несколько оперативников. При появлении Толяна все поднялись. Шмитарь тоже встал. На это все рассчитывалось: он уже принял условия игры… Генерал скромно присел сбоку, жестом приказал сесть всем.
—Говорит? — кивнул в сторону Шмитаря.
Он перенял у розыскников несколько их приемов.
—Еще и не начал…
Шмитарь начал с фразы, которая перед тем, как он заметил, произвела впечатление на Рэмбо. Он повторил ее дословно:
— Это те, которые его отмолотили в пятницу… Перед тем, как Шайба рвался ко мне!..
— «Отмолотили…» Откуда ты знаешь? Может, упал пьяный! — Бутурлин был в образе: обманчиво-спокойный, безразличный, ясноглазый.
— Ершов говорил!.. Он пришел вслед за Шайбой!
— Это еще кто?
— А-а… Никто.
— Они знакомы?
— Ершов знает его как облупленного…
— Где он может быть?
— Пьет. Есть несколько мест, где он обычно бывает…
— С ним компания?
— Его девка. Он ведь дурной после сотрясения. Смотрит за ним, как бы чего не случилось…
Генерал взглянул на часы:
—Всех по злачным местам! Бутурлин, лично тебя прошу распорядиться…
Время, назначенное для отчета перед начальником ГУОПа, неумолимо приближалось.
Звонил заместитель Бутурлина. Толян снял трубку. Хитрец Савельев мгновенно переиграл начало:
—Желаю здравия, товарищ генерал. Подполковник Бутурлин на месте?
На этот раз ему не повезло.
— Что это у тебя с голосом? — Толян знал свои кадры.
— Да нет. Простуда. Уже дня три. Вы просто не замечали. — Некий врач-хирург, когда он вместе со старшим опером проходил по квартирам, плеснул каждому по полчашки чистейшего спирта-ректификата.
— Бутурлин вышел. Ты где?
— В Вадковском…