Кувыркаясь в бешеном круговороте воспоминаний, с необычайным трепетом, как великие святыни, мысленно перебираю спрятанные в тёмных уголках подсознания «снимки». Я снова там, где моя память, и блуждающая душа моя, истосковавшаяся по покою, в смятении ищет остановки, готовая выхватить меня из дикой лезгинки виртуальной войны. И тогда на помощь мне приходит моё сердце. Вырываясь из очередной атаки, оно резко сметает со стола памяти лишние фотографии, оставляя только одну: белый снег, и маленькая хрупкая женщина, глаза которой со страхом, нежностью и надеждой смотрят в след мне — уходящему в белёсую ночь страшной неизвестности войны…
«Негритята»
Сырой, промозглый ветер заставлял их сильнее прижиматься друг к другу. Образовавшееся вокруг огня плотное кольцо было похоже на большую грязно-зелёную многоголовую черепаху. Каждая из голов вжималась в панцирь своего драного бушлата, стараясь сохранить в себе хоть немного тепла, подаренного находящимся в середине круга пламенем.
Мы подходим к ним, но «черепаха» не обращает на нас внимания — каждая из «голов» боится отвлечься на наше появление, опасаясь потерять отвоёванное у окружающих товарищей место у огня.
Какое-то мгновение мы молча наблюдаем сгорбленные спины, но неожиданно «круг» первым начинает диалог. Слова одного из обратившихся к нам были одобрены не какими-либо возгласами, не вздохами, выражающими общую сопричастность к сказанному, как это часто бывает в подобных ситуациях, но мы уловили солидарность в виде некоего общего лёгкого движения, прокатившегося по плечам и спинам тех, кто сгрудился у огня.
— У вас закурить не будет?
В сказанном не прозвучали нотки ни заискивания, ни настойчивости, ни даже вопросительности. Всё было произнесено в некоем монотонном звучании, с налётом безучастности, как будто говоривший обратился к нам без малейшей надежды на положительный результат, делая это лишь по велению долга исполнения какой-то устоявшейся обязанности.
Мы с удивлением рассматриваем повернувшегося к нам солдатика. Под неопределенного цвета армейской шапкой находилось покрытое толстым слоем копоти лицо, отчего оно казалось совершенно чёрным. Голубые глаза смотрели на нас, и во взгляде можно было уловить смесь усталости и безразличия. Это был взгляд, присущий только солдату Российской армии, чувства и эмоции которого были глубоко похоронены в недрах пузырём торчащего на спине необъятного бушлата.
Солдат не знал нас, но тусклая жизненная практика, уткнувшаяся в безысходность армейских будней в Чечне, приучила его видеть во всём находящемся рядом с ним объект возможной несправедливости.
Открываем пачку сигарет, протягиваем бойцу:
— Закуривай…
К пачке потянулись такие же чёрные, как и лицо, потрескавшиеся, в язвах, пальцы.
— А можно парочку?
Его слова по-прежнему звучали бесстрастно. Он машинально говорил давно заученную и иногда приносящую удачу фразу.
— Забирай всю пачку…
Солдат принял необычайное сокровище, и в его глазах сверкнула искорка удивления.
— Спасибо…
«Круг» разжался, как пружина, и руки потянулись к счастливчику, с необычайной ловкостью подхватывая подаваемые солдатом сигареты.
Один из «срочников» осмелевшим голосом спросил:
— Мужики, а у вас ещё есть курево?
Охотно расстаёмся со второй пачкой. Один из наших казаков слегка напыщенно поучает солдат:
— Не мужики, а казаки. Усекли, сынки? Это две разные вещи…
«К месту ли это учительство?» — думаю о сказанном, но солдатики подходят к нам и охотно кивают головами, соглашаясь со всем тем, о чём им говорил казак.
Они готовы принимать и поддерживать все без исключения идеи, исходящие от нас, но и в этом нет подобострастности — они ещё слишком молоды, чтобы уметь льстить словом и делом, и начинают тянуться к нам только потому, что мы своими действиями привнесли в их вакуум наполнение в виде искренности и нежности.
Для большинства казаков эти мальчишки годились в сыновья, да и обращались мы к ним, говоря «сынки», вкладывая в это слово отеческую ласку и любовь.
Спрашиваем у них:
— Земляки есть?… Ставропольский край?… Северный Кавказ?…
Некоторые солдаты ещё скованы холодом пустоты, но большинство из них начинают пробуждаться. Засветились глаза, появились робкие улыбки. Сожаление их о том, что они не наши земляки, было велико и искренно — все были из Центральной части России, и их отрицательные ответы несли в себе оттенок некоего отчаяния и покаяния в том, что они родились совершенно не в тех городах и весях.
Солдатики почти все были похожи друг на друга: небольшого роста, худенькие, одетые в не по размеру подобранные огромные бушлаты. Но больше всего нам бросилась в глаза похожесть их лоснящихся от маслянистой сажи физиономий.