За время нашего нахождения в Чечне нам посчастливилось побывать в храме станицы Ассиновской, остатки казачьего населения которой изо всех сил держалось за свои родовые земли. Мы знали о том, что за пять лет, прошедших с 1991 года, когда рухнула страна и, фактически, вся система власти в ней, русское население станицы из большинства превратилось в меньшинство, и к 1996 году уже составляло не более четверти от общего количества жителей. Это ещё хорошо, если за имущество брошенные Москвой на произвол судьбы люди получали хоть какие-то мизерные деньги. Слишком много было случаев, когда людей просто убивали для того, чтобы в этот дом вселилась озлоблённая на весь мир, и на русских в особенности, чеченская семья из разбитых в пух и прах Самашек или Бамута…
Организовывает поездку мой предшественник на должности командира взвода Владимир Зуев; отпрашиваемся у комбата.
Нас собралось немного, человек двадцать тех, кто захотел помолиться в Ассиновском храме, и, собрав «гуманитарку», мы на «броне» выдвигаемся по направлению к станице.
Дорога не длинная, не больше десяти километров от места расположения нашего батальона, и вскоре мы, проскочив мост через речку Асса, оказываемся на широкой станичной улице.
Жители идут куда-то по своим делам, кто-то гонит скот, кто-то сидит возле дворов на лавочках или же на корточках. На фоне казачьих куреней чеченские лица…
И мы понимаем, что из станицы безвозвратно уходит русская душа, которую несправедливо вытесняет совершенно иное, не присущее станичному миру, сообщество.
На лицах наших казаков унылость и озлобление, руки крепко сжимают оружие, но мы ещё не понимаем, что скоро станем свидетелями чуда и очутимся на последнем рубеже православного мира, на островке, окружённом объятым бурей океаном, готовым этот клочок суши размыть и уничтожить.
И действительно, зайдя на церковный двор, мы оказались в полярно ином мире, нежели тот, который видели ещё минуту назад. Храм гордо стоял посреди стихии бушующих за его стенами страстей, и, глядя на него, осознаю, что этот клочок земли, нас принявший, окружил нас невидимой стеной, оградив от всего, оставшегося извне.
Подходим под благословение батюшки…
Нас обступают женщины, и мы в их полных надежды и искренней радости глазах выглядим вестниками иной, далёкой от них Вселенной, которую они, не смотря ни на что, продолжают любить. Разговариваем с ними, стараемся приободрить. Они, в свою очередь, говорят о своих бедах, и повествование их, в большинстве случаев, звучит тихо и печально, лишённое каких-либо эмоций.
Выгружаем «гуманитарку» — мешок муки, тушёнку, кое-что из мелочёвки.
— Вы уж тут сами как-нибудь разберётесь, кому что…
Одна из женщин в ответ вздыхает:
— Да кому что раздавать? Всё русское в станице только в храме и собирается. Одно у нас пристанище…
Заходим в храм, ставим свечки…
По нашей просьбе батюшка начинает служить молебен, и мы окончательно отгораживаемся стеной древнего, устоявшегося подвигом праведников благочестия от всего ничтожного и низменного, оставшегося вне нашего нынешнего духовного пространства.
Священник читает Евангелие, и Зуев, опустив голову, опускается на колени. Казаки, переглянувшись, следуют его примеру, и, положив автоматы на пол перед собой, отбивают земные поклоны.
Делают это даже те бойцы, кто в своей жизни стоит довольно далеко от глубинного понимания православной жизни, но молитва в каждой душе зажигает огонёк надежды.
Взирающие на нас лики Спасителя, Богородицы и святых, свет лампады, мерцание свечей, тихий голос батюшки окончательно втягивают нас в безразмерное пространство абсолютного Добра, отрывая от зла суетного мира…
Подходим под благословение, целуем крест — молебен окончен.
Мы прощаемся на церковном дворе со станичным священником, пожилыми казачками, и они глядят на нас, как на родных, с надеждой и мольбою:
— Не бросайте нас… Храни вас Господь… Бога о вас молить будем, сердешные…
Всё…
Мы прощаемся не с ними, а сами с собой, полные гнева и отчаяния, понимая всю свою беспомощность, а они чувствовали наше смятение, но были выше всех человеческих страстей, уже прошедшие со смирением и любовью к Богу каждая свой отрезок Крестного пути…
В любом эпизоде человеческой жизни есть определённая доля мистики, и искренняя молитва за нас людей нам не известных подтверждает то, что не всё в этом мире можно объяснить с точки зрения логики…
Рассказывая о духовной помощи нам, ступившим на воинский путь, хочу с огромной ответственностью сделать утверждение и о незримом присутствии в человеческой судьбе не только живых людей, но и тех, кого давно уже в этом мире нет.