Наконец молодежь с горем пополам успокоилась. Картинно откашлявшись, Геверциони приступил к церемонии. Не лишая себя удовольствия разбавить волнительную атмосферу доле иронии и пафоса.
- У нас сегодня радостный день. Да, радостный не смотря ни на что. Потому, что мы живы. Потому, что полны решимости и сил идти вперед, бороться. Потому, что в час испытаний остаемся советскими людьми. И не разучились, не забыли, что значит любить.
Именно любовь собрала нас здесь. Самому чистому, самому безграничному и всесильному чувству мы обязаны и должны быть благодарны.
В трудный час для нашей великой Родины, когда уже разгорелось пожарище войны, когда сложили головы в неравной борьбе наши братья и сестры по оружию, мы стоим здесь и сейчас. И мы не забываем об этом горе, не бежим, нет. Движимые жаждой, мы торопимся жить, стремимся к великим свершениям и поступкам. Движимые любовью, трепетно сохраняем в душе память. Это пламенное чувство объединяет нас, таких непохожих, разных людей в едином порыве: защитить то, что нам дорого, победить. В этом наша сила. Кто и что бы не стояло у нас на пути - мы все преодолеем.
И именно в этот день, вопреки всем горестям, наперекор чужой грозной воле, лишь сильнее сияет пламя любви в молодых сердцах. Я, Георгий Геверциони, генерал-майор НКГБ, спрашиваю вас, молодые: является ли ваше желание вступит в брак обоюдным, свободным и искренним?
- Да, - решительно кивает Роберт. Его взгляд сосредоточен, лицо серьезно - ни единая черта не дрогнет.
- Да, - тихо, но не менее твердо вторит ему Алиса.
- Готовы ли вы в радости и в горе хранить верность клятве в вечной любви друг другу?
- Да... - хором отвечают молодые.
- Принимаю слова вашей клятвы и беру в свидетели присутствующих здесь Ивана Федоровича Ильина и Юрия Артуровича Фурманова. От имени Союза Советских Социалистических Республик и себя лично поздравляю с вступлением в брак и объявляю вас мужем и женой. В знак подтверждения клятвы можете обменяться кольцами...
Новобрачные, не дослушав до конца, обнялись, соприкасаясь лбами. Алиса сплела пальцы на затылке мужа, привстав на носочки. Роберт наклонился, одной рукой поддерживая любимую за талию, другой - провел по щеке. Не разлучая сияющих взглядов, они так и застыли в нерешительности, поглощенные пьяным восторгом. Затем, не размыкая сияния взглядов, наощупь отыскали ладонь Фурманова - Юрий быстро сориентировался и услужливо подступил к товарищем, подняв руки. Чужие кольца легко скользнули, прийдясь точно по размеру. Дивясь невероятному, доброму чуду, Алиса и Роберт замерли. Даже на пару секунд задержали дыхание - так боялись, не хотели спугнуть до жестокости неуловимое мгновение.
- Горько... - шепнул Геверциони.
Влюбленные встрепенулись, словно сбросив оковы сказочной грезы, и, наконец, слились в поцелуе...
Глава 19
- Иван Федорович, откуда вы достали коньяк? - не выдержал Геверциони. Злой холод все настойчивей жёг лицо и разговор был отличным поводом отвлечься. Ожесточенно пробиваясь сквозь завывающую метель, пятеро офицеров шли к месту построения. Казалось, весь мир внезапно превратился в сплошное черно-серое марево, в бесконечное мельтешение снежных хлопьев и заунывный вой дикого ветра.
Но, нет, неправильно будет так думать. Каждый трепетно, ревностно сберегал в душе тепло и счастье, сияющие воспоминания. Тем более еще были свежи в памяти минуты неожиданной, невероятной здесь и сейчас радости. Кто мог предположить, что в первые же часы - во всей происходящей кутерьме, неразберихе - просияет полевым цветом скромная свадьба? Однако же не побоялась - ни холода, ни слез, ни грозной неизвестности завтрашнего дня - и расцвела, озарив людей новой надеждой, доказав торжество жизни и человека.
Закончив официальную часть, офицеры позволили себе пол часа праздника. Вспоминались, сами ложась на язык, какие-то старые истории, небылицы, незамысловатые шутки. Гремели нестройные песни - без инструментов, иногда в разнобой, невпопад. Но как трогательны, как удивительно чудесны они казались в тот момент! А в довершение праздничной атмосферы словно карточный шулер ловким движением руки полковник Ильин ко всеобщему ликованию достал из-за спины бутылку коньяка.
Коньяк оказался грузинским: на упаковке пестрела всевозможные медали, перечисление взятых премий и призов и короткое название - 'ОС'. Но самое удивительное - выдержка. По словам Ильина коньякам не менее двадцати лет. В разгар веселья спросить о происхождении находки в голову Георгия не пришло, а потом внезапно оказалось, что до построения к маршу остались считанные минуты. Веселье кончилось внезапно, на излете. Спешно собравшись, офицеры нырнули в студеную морозную ночь.
Больно, тяжело было уходить - словно оставляли за спиной часть чего-то дорогого, невыразимо ценного. Но эти люди давно отвыкли жить только для себя. Долг велел идти, а раз нужно, значит нужно. В снег, в ночь, в огонь и неизвестность - каждый готов. Так они привыкли жить и не понимали, не умели по-другому. И вот теперь, когда приходится идти сквозь завывающую вьюгу, изо всех сил сопротивляясь неистовому ветру, когда случившаяся несколько минут назад сказка кажется несбыточно, недостижимо далекой, особенно сильно желание согреться в её стремительно удаляющемся свете...
- Так что же, товарищ полковник? - перекрикивая плачь метели, повторил Геверциони. - Где вам удалось раздобыть такую редкость?
- Все просто - это совсем нехитрый секрет, - ответил Ильин, наклоняясь к генералу и с усилием перекрикивая яростные порывы ветра. - Каждой капсуле приложено строго нормированное количество коньяка для поддержания тонуса бойцов и экипажа после посадки. Так что тут главное было знать, где лежит бутылка. Кстати, сделана партия специально для 'Неподдающегося' - еще ко дню закладки на верфи. Потому выдержка приличная.
- Да... - тоскливо пробормотал Геверциони. Богатый букет пусть на краткий миг вернул ощущение дома - далекой солнечной родины. Как давно он там не был? Годы прошли - пролетев словно миг. Теперь уже там все не так: выросли, отстроились города, повзрослели дети, постарели друзья... Но и что-то осталось по прежнему. Все так же лежит на горных пиках снежная пелена - и ей нет дела весна, лето или зима вокруг. Величественные ледяные короны на пронзающих небо пиках... Все так же бережны натруженные руки к виноградным лозам, стройными рядами трепетно взращенным на редких клочках плодородной почвы... По-прежнему плещет море: набегает на песчаные пляжи и, вспениваясь кудрявыми валами бурной пены, отступает обратно... И все так же ярко, пронзительно пылает над горизонтом щедрое солнце...
Нет, еще долго он не вернется домой. Но это и не важно - главное, что у него есть этот дом. Вместе с могучей общей Родиной есть и своя, поменьше, но не менее дорогая. С юных лет, когда научился мыслить сам и понимать суть вещей, он искренне, беззаветно полюбил оба своих дома. Не всегда человеку дается такая любовь - но Геверциони повезло. Малую родину любил всегда, а великую - общую - научился, когда понял, что только она сохранила в целости дорогой его сердцу горный край. Не бросила в трудные годы зари молодой республики - не отдала под пяту турок и персов. Защитила от немецкого ига. Терпеливо и трепетно излечила от горячности бунтарства. Кровь перебродила, успокоилась. И на родине Георгия наконец-то воцарился настоящий, истинный мир...
Погруженный в воспоминания, Геверциони не сразу заметил, что пришел к месту сбора. Однако, этой ночью немудрено было бы сбиться с пути и более бдительному. Вьюга продолжала мести вокруг снежным подолом, надежно укрывая то, что не сумела тьма. Потому внезапно возникший словно из ниоткуда строй оказался для генерала неожиданностью.
Приглядевшись, Геверциони смог различить вначале отдельных бойцов, а затем и их черты скраденные чернотой ночи. На раскрасневшихся лицах усталость, естественное негодование на нездоровую активность начальства, которое заставляет идти непонятно зачем и неизвестно куда. Но это не страшно, скорее наоборот - естественно. Потому Геверциони даже обрадовался увиденному. И было от чего: пережившие немало тяжелых минут бойцы стояли сейчас перед ним пусть раздраженные - но опрятные, как всегда гладко выбритые. Людей гнул к земле неистовый ветер, лицо и руки саднило от безжалостный снежных лезвий. Геверциони на себе ощущал, как пробирает до костей жуткий холод, как заползает липким страхом в душу, ворочается не зная покоя.