— Ты куда собралась?
— На улицу, к людям.
— Нет! — сказала лала Захра и решительно втолкнула меня в комнату, где сидели мои сестры.
Через несколько часов мы услышали крики на улице:
— Вот он идет! Убийца вернулся!
Рабия, отвоевавшая себе самое лучшее место у окна, прошептала:
— Папа здесь.
Мы все хотели увидеть его и прижались к окну. Отец шел по улице, неся на спине большой мешок. Соседи расступались и шептали:
— Он хочет спрятать туда свою жену и унести ее отсюда. Да смилостивится над ним Аллах.
Отец подошел к нашему дому, словно ничего не случилось. Мы, дети, притаившиеся за окном лалы Захры, не говорили ни слова, мне кажется, что мы тогда даже не дышали, настолько огромным было напряжение. Молча мы наблюдали, как отец приближается к двери нашего дома. Но тут на улице поднялся крик. Все соседи что-то кричали. Некоторые женщины плакали. Мужчины стояли с важным видом.
Когда отец уже хотел зайти в дом, появились полицейские. Отец позволил арестовать себя, не оказав никакого сопротивления. Его посадили в маленькую полицейскую машину — мне кажется, это был «рено» — и увезли.
Первую ночь после смерти нашей матери и ареста отца мы провели в доме семьи Эмель. Нам соорудили постель на полу в гостиной. Мы улеглись на нее и тесно прижались друг к другу. Я почти не помню той ночи. Думаю, что после пережитого мы очень быстро уснули, еще не осознавая, какая нас ждет участь: мы стали сиротами, детьми без родителей, без какой-либо защиты. Одни. Одни навсегда, навечно.
На следующее утро я проснулась очень рано, и сразу же на меня нахлынули воспоминания. Воспоминания о дне, который перевернул мою жизнь. Я ясно видела, как мы, дети, вернулись домой из больницы, где тщетно искали мать. Перед нашим домом находилась санитарная машина, вокруг которой столпились соседи. Рядом стояли полицейские, пожарные вбегали в нашу дверь и выбегали из нее.
Я протиснулась между ног людей, таща за руку Уафу: я хотела попасть домой, в свой родной дом. Я дошла до прихожей. Стены были забрызганы кровью. Я едва могла дышать, когда шагала по коридору в направлении внутреннего двора. Мне хотелось запомнить все, что могли воспринимать мои органы чувств. И одновременно я боялась этого. Я уже почти дошла до лестницы, когда навстречу мне вышли Муна и Рабия. Полицейские выводили их на крышу, чтобы опознать мать. Их лица выглядели не так, как всегда. Они были почти прозрачными, мокрыми от слез. Я едва узнала их. Они, как призраки, проплыли мимо, не заметив меня. И я не решилась заговорить с ними.
Я как раз хотела поставить ногу на первую ступеньку и подняться на крышу, где меня ожидало что-то страшное, как я ощущала это глубоко в душе, в желудке, во внутренностях. Все во мне судорожно сжалось, все заболело, когда я подняла ногу, чтобы стать на вторую ступеньку. Но тут меня схватили сильные руки, руки полицейского, и грубо вытолкали из нашего дома на улицу. Через коридор, через дверь, на улицу. Наш дом уже не был нашим домом.
Я еще немного плакала, когда лала Захра позвала нас завтракать. У нее были свежие багеты от пекаря. И сливочное масло. Масло!
Сливочного масла у нас дома не было уже давно. Я любила сливочное масло. Я ела багет с маслом, и мои слезы высыхали.
Такой вкусной еды на завтрак у меня еще никогда не было.
Другой брат
Некоторое время мы жили в семье Эмель. Полиция прибила к дверям нашего бывшего дома пластиковые ленты в форме креста. Мы сейчас жили по соседству. Без родителей, без крыши над головой, без семьи.
Старшие дети пошли в школу. Лала Захра решила, что для них так будет лучше. Мы, малыши, остались на улице, которая стала нашей судьбой до тех пор, пока нас не забрал дядя Хасан.
Мы называли его амми. Амми — так называют брата отца, в отличие от хали — брата матери. Амми Хасан, будучи родным братом моего отца, не имел с ним ничего общего. В то время как отец до своей болезни был умным, образованным и политически активным бонвиваном, интеллигентом и эстетом, Хасан был человеком простым, едва умевшим читать и писать. Он любил алкоголь и женщин и из-за этого часто попадал в неприятности, из которых его выручали дед и наш отец. Один раз он почти одновременно сделал по ребенку своей жене и своей любовнице. Когда родились сыновья, он обоих назвал Рашидами. Естественно, это вскоре стало известно, и его отношения с женой Зайной стали крайне напряженными.