Между тем дядя Хасан и тетя Зайна освободили спальню моих родителей и купили себе кровать, которую поставили в одной из маленьких комнат на верхнем этаже. На супружеской постели моих родителей спали сейчас мои двоюродные сестры. Мы спали на полу перед ними, на картонках, укрываясь оранжевым одеялом.
Первый этаж дядя Хасан сдал внаем двум супружеским парам. У нас осталось лишь три маленьких комнатки на шестнадцать человек, и даже не было внутреннего двора.
Ночью, когда шорохи в переполненном доме были такими громкими, что я не могла уснуть, я лежала и раздумывала.
Я видела отца и мать на кровати, на которой сейчас теснились мои кузины. Я слышала, как они ссорятся, я почти физически ощущала удары, которые отец наносил матери. Я сворачивалась в клубочек под тонким оранжевым одеялом, стараясь стать как можно меньше.
Что случилось бы, если бы мать обратилась в «Тер де Ом»? Смогли бы люди из Европы спасти ее? Могла ли она тоже получить дощечку с листом бумаги и с уверенным видом ходить по помещениям? Может быть, она даже смогла бы уехать в Европу, где все люди равны, независимо от того, родились ли они мужчинами или женщинами. Мы, дети, естественно, уехали бы вместе с ней в этот другой мир, в котором у людей так много одежды, что они даже могут часть ее послать в Африку. Но, с другой стороны, разве это хорошо, что там везде снег, даже на улицах? А что было бы с отцом? Уехал бы он тоже в Европу?
Так много вопросов. И нет ответов. От раздумий я уставала и незаметно погружалась в сон, который преследовал меня в старом доме ночь за ночью: крики, тьма, огонь на крыше. Мать на носилках, тело укрыто, видны лишь ноги — белые, как молоко, как невинность, как жизнь. Затем кто-то снимал ткань с лица, а лица там больше не было. Была лишь большая черная рана. Пустые глазницы, губы — зияющий шрам. И из этого обожженного рта слышится одна-единственная фраза. Я с трудом ее понимаю, слова еле различимы: «Уарда-ти, мой цветочек, твой папа хочет убить меня; пожалуйста, расскажи об этом соседям».
От страха я просыпалась, дрожа всем телом. И картонка подо мной была мокрой.
Маленькие рабыни
Моя жизнь снова изменилась, но не в лучшую сторону. Я надеялась, что обстановка в нашем старом доме пришла в норму, что каждый уже нашел свое место и что я вернусь в атмосферу общности. Может, дядя Хасан и тетя Зайна забрали меня назад, потому что скучали по мне?
Однако очень скоро выяснилось, что это не так. Дядя и тетка забрали меня из семьи Эль-Амим лишь для того, чтобы прекратились слухи на нашей улице. Люди стали говорить, что меня продали в богатую семью в качестве пти бонне, рабыни. И до сегодняшнего дня в Марокко у бедных людей принято продавать своих дочерей. Эти маленькие девочки, живущие в чужих домах, полностью отданы во власть своих новых владельцев. Иногда им разрешают ходить в школу и с ними обращаются хорошо. Однако же чаще всего их нещадно эксплуатируют и насилуют. В Марокко «Тep де Oм» и организация под названием «Ум эль банин» (Матери детей») в наше время прежде всего борются за этих девочек.
Летом 2003 года я посетила организацию «Ум эль банин» в Агадире. Бюро этой организации находилось в бывшем здании «Тер де Ом», потому что «Ум эль банин» с 2000 года взяла на себя функции европейского отделения. В том доме мало что изменилось, лишь металлическая лестница, ведущая к трехэтажному зданию, за это время проржавела и расшаталась. Во дворе была организована школа для глухонемых детей. Они молча учились ремонтировать велосипеды.
Организацией «Ум эль банин» руководит мадам Махджуба Эдбуше — большая сильная женщина, которая раньше была сотрудницей «Тер де Ом». Она сидела в своем маленьком душном кабинете за письменным столом, заваленным документами. Мне показалось, что я ее помню, но я не была в этом уверена.
— Салам алейкум, — сказала я. — Меня зовут Уарда.
Никакой реакции.
— Уарда Саилло.
У мадам Эдбуше перехватило дыхание. У нее расширились глаза, а правая рука легла на сердце.
— Саилло? — спросила она. — Это тот Саилло?
— Я — его дочь.
Мадам Эдбуше подняла свое массивное тело со стула и подошла ко мне. На ее глазах были слезы. Затем она прижала меня к себе. Я утонула в ее огромной груди и вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, как тогда, когда она впервые увидела меня.