Затем бабушка произнесла тронный стих «Айят аль-Курси»: «Аллах — нет божества, кроме Него, живого, сущего; не овладевает Им ни дремота, ни сон; Ему принадлежит то, что в небесах и на земле. Кто заступится пред Ним, иначе как с Его позволения? Он знает то, что было до них, и то, что будет после них, а они не постигают ничего из Его знания, кроме того, что Он пожелает. Трон Его объемлет небеса и землю, и не тяготит Его охрана их; поистине, Он — высокий, великий!»
Бабушка читала суры наизусть, как она вызубрила их в школе, где изучают Коран. Она не умела ни читать, ни писать, потому что в то время, когда она была молодой, обучаться грамоте разрешалось только мальчикам.
Я лежала у нее на груди, крепко закутанная в белые пеленки, чтобы не допустить искривления моего позвоночника. Бабушка запеленала меня как мумию, потому что таков был обычай в стране амазигхов, «свободных мужчин», как называло себя берберское племя моей бабушки. Мама спала. Бабушка охраняла сон своей дочери и самой младшей внучки до тех пор, пока пчелы в ульях за кухней не начали свой танец и не вылетели навстречу утренней заре, чтобы собирать мед.
Позже пришли женщины и мужчины из деревни и принесли свои подарки: чай, соль и сахар, живых цыплят и связанные ими шапочки, которые должны были защищать меня от холодного ветра со снежных гор.
Бабушка хотела дать мне свое имя — Рахма, что значит «милосердная». Но мама стала ее умолять:
— Никогда не произноси этого имени. Мой муж должен подарить имя ребенку, иначе он убьет меня за то, что я отняла у него это право.
Бабушка кивнула и промолчала. Она знала диких мужчин с юга, и она догадывалась, что за зло изменило моего отца. И так получилось, что я оставалась без имени до тех пор, пока нас не забрал отец.
Возвращение
Отец приехал на своем старом легковом автомобиле. Машина была большой, имела округлые формы и ездила быстро. Отцу нравилось все, что связано с техникой, и он отреставрировал автомобиль с большой любовью. Бамперы сверкали в ярком свете солнца, а когда отец нажимал на сигнал, он блеял громче, чем целое стадо овец. Он любил пугать этим сигналом других водителей, когда на большой скорости мчался мимо них.
Отец проехал по асфальтированной дороге на юг, въехал в Тизнит через ворота в розовой городской стене, покинул его через Врата Востока, пересек вброд реку, в которой в это время года была вода, а затем свернул направо на грунтовую дорогу, ведущую в Е-Дирх.
Еще издали мама и бабушка завидели тучу пыли, поднятую машиной отца. Он ехал быстро, намного быстрее, чем другие машины, проезжавшие через пустыню, а туча пыли была такой огромной, как один из тех злых духов, которые по ночам спускаются с гор в пустыню и под покровом тьмы охотятся за заблудшими душами.
Бабушка сказала:
— Идите во второй двор, дети мои. Я буду приветствовать отца моей внучки как подобает. Да хранит нас Аллах.
Мама взяла меня на руки и прижала к сердцу. Халти Кельтум ушла в свою комнату, за стеной которой жужжали пчелы, носившие мед бабушке. А дядя Ибрагим отослал жену и детей в маленькое помещение, где стоял сундук, в котором бабушка хранила свои сокровища: пожелтевшую фотографию покойного мужа, дорогие ткани, в которые она закутывалась по праздникам, кафтаны для ритуалов, помогавших ей лечить людей из деревни, и свои серебряные берберские украшения.
Бабушка открыла тяжелую деревянную дверь, защищавшую дом от палящего солнца и непрошеных гостей, когда отец притормозил на скалистой площадке рядом со входом в дом.
Отец был раздражен. Это было видно уже по тому, как он захлопнул дверь машины. Однако бабушка оставалась спокойной. Она стояла в проеме двери своего дома с достоинством, подобающим ее званию шерифы, а затем сказала низким голосом на берберском диалекте:
— Салам алейкум, сын мой, я рада, что ты приехал к нам, чтобы увидеть свою дочь. Но до того как это произойдет, ты выпьешь со мной чаю, который я приготовлю для тебя, и я поговорю с тобой о том, что сказал Аллах о совместной жизни женщин и мужчин.
Отец поклонился бабушке и поцеловал ей руку. Затем ответил ей по-арабски: