Я лежал на земле, едва способный поднять свою голову. Я взглянул на хижину, безопасность, которую она предоставляла — была всего в сорока футах от меня. Все равно что в сорока милях.
Нааглошии скользнул лапами вдоль меха вокруг его горла и издал удовлетворенный рык. Затем его взгляд переместился на меня. Рот расплылся в плотоядной ухмылке. Он вышел из круга и начал приближаться.
Кровавый и впечатляющий беспорядок близился.
Глава 45
Нааглошии подошел ко мне и остановился, улыбаясь, в то время как его нечеловеческие черты изменялись и деформировались с чего-то животного на что-то почти человеческое. Так было проще говорить.
— Это было крайне жалко, — пробормотал он. — Кто подарил тебе жизненный огонь, маленький смертный?
— Сомневаюсь, что ты знаешь его, — ответил я. Это было попыткой заговорить, но я не предъявлял жизни строгих требований, как рефлективно хитрая задница. — Он бы уничтожил тебя.
Перевертыш улыбнулся шире.
— Нахожу это удивительным, что ты смог вызывать именно эти огни создания — и все же ты не обладаешь верой, чтобы использовать их.
— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Я устал от садистских тупиц вроде тебя.
Он наклонил голову, праздно проведя когтями по камню, заострив их.
— Ох?
— Ты любишь смотреть, как кто-нибудь болтается на крючке, — сказал я. — Это возбуждает тебя. А умру я, и развлечению конец. Так что ты хочешь растянуть удовольствие при помощи разговора.
— Ты так страстно желаешь уйти из жизни, смертный? — промурлыкал нааглошии.
— Если альтернатива этому болтаться здесь с тобой, то черт возьми, хочу, — ответил я. — Заканчивай с этим или убирайся.
Его когти полоснули безупречным волнистым движением, и мое лицо внезапно загорелось огнем. Достаточно больно, чтобы закричать. Я скрючился, схватившись за правую сторону своего лица, и почувствовал как стиснулись мои зубы.
— Как пожелаешь, — сказал нааглошии. Он наклонился ближе. — Но позволь мне оставить тебя с одной мыслью, маленький призывающий духов. Ты думаешь, что победил, выхватив фага из моих рук. Но он был для меня игрушкой больше, чем на день, и ничего не оставил позади. У тебя не хватит слов описать того, что я с ним делал. — Я практически мог слышать как он улыбнулся шире. — Это голод. Безумие с голодом. И я чувствую юную призывающую внутри хогана,[18] — промурлыкал он. — Я подумываю над тем, чтобы бросить его внутрь, прежде чем ты будешь так добр спасти их обоих. Подумай об этом по пути к вечности.
Даже сквозь страх и боль, мой желудок скрутило в ледяной узел.
О Боже.
Молли.
Видеть правым глазом я не мог, и ничего кроме боли не чувствовал. Я повернул голову вправо, так, чтобы мой левый глаз сфокусировался на нааглошии, склонившимся ко мне, его длинные пальцы с кончиками когтей, покрытыми кроваво-черным, подергивались в почти сексуальном предвкушении.
Я не знал насылал ли кто-нибудь смертное проклятие, усиленное огнем души. Я не знал, значит ли, что используя свою душу в качестве топлива для последнего сожжения, я никогда не попаду туда, куда отправляются души, окончив свой жизненный путь. Я знал только, что вне зависимости от того, что произойдет, боль не будет слишком долгой, и все чего я хотел — стереть улыбку с лица перевертыша, прежде чем умереть.
Я не был уверен, насколько дерзко можно выглядеть, смотря одним глазом, но я делал все возможное, несмотря на то, что я готовил взрыв, который выжег бы жизнь из моего тела, как только я высвободил бы его.
Потом появилась пятно света, и что-то пронеслось вдоль спины нааглошии. Он напрягся и издал удивленный рык, резко развернувшись ко мне спиной и уставился на источник света. И я увидел длинную неглубокую рану на его спине, тянущуюся через его сгорбленные плечи, сделанную аккуратно и ровно, словно скальпелем.
Или канцелярским ножом.
Тук-тук закружил в воздухе, обхватив окровавленный нож словно копье. Он поднял к губам крошечную трубу и прогудел пронзительный призыв, ноты из кавалерийского призыва к атаке, только в высоко-тональной миниатюре.
— Прочь, негодяй! — закричал он пронзительным резким тоном. Затем снова бросился на перевертыша.
Нааглошии проревел и замахнулся когтями, но Тук ускользнул от удара и нанес девятидюймовый порез на лапу перевертыша.
Он крутанулся к крошечному фэйри с внезапной яростью, изменив форму и став более похожим на кошачьих, хоть и с такими же длинными передними конечностями. Он погнался за Туком, размахивая когтями, но мой миниатюрный капитан стражи был на самую малость впереди.
— Тук! — крикнул я так громко, как только мог. — Убирайся оттуда!
Нааглошии выплюнул проклятие, когда Тук снова ускользнул от его когтей, и хлопнул рукой сам воздух, прошипев слова на чужом языке. Внезапно поднялся злобный маленький шторм и смел крошечное тело Тука. Он врезался в кусты ежевики на границе поляны, и сфера света, окружающая его, внезапно окончательно померкла.
Нааглошии повернулся, пнув землю к упавшему фэйри задней лапой. Затем он прошествовал ко мне, бурля яростью. Я видел, как он приближается, зная, что ничего не смогу сделать.
По крайней мере я утащил Томаса от этого ублюдка.
Желтые глаза нааглошии разгорались ненавистью, пока он приближался и поднимал свои когти.
— Эй, — раздался спокойный голос. — Урод.
Я повернулся и посмотрел через маленькую полянку одновременно с перевертышем.
Не знаю как Индейцу Джо удалось прорваться сквозь кольцо атакующих к вершине холма, но он это сделал. Он стоял там в мокасинах, джинсах, и рубашке из выделанной оленьей шкуры, украшенной костяными бусами и кусочками бирюзы. Его длинные серебряные волосы свисали двумя привычными косами, и костяные бусины его ожерелья бледно светились в ночном мраке.
Нааглошии, не двигаясь, смотрел в лицо знахаря.
На вершине холма воцарилась полная тишина и неподвижность.
Слушающий Ветер улыбнулся. Он присел на корточки и потер руки грязью и сыпучей почвой, в небольшом количестве покрывающем каменистую вершину холма. Он сложил руки чашей, поднял их чуть пониже лица, и сделал вздох носом, вдыхая аромат земли. Затем он медленно потер руки, жест который каким-то образом напомнил мне человека, готовящегося к однообразному тяжелому труду.
Он снова поднялся на ноги и тихо сказал:
— Мать сказала, что тебе нет тут места.
Нааглошии оскалил клыки. Его рык прокрался на вершину холма подобно самому зверю.
Над головами сверкнула молния без грома. Она бросила резкий, жуткий безмолвный свет на перевертыша. Слушающий Ветер обратил лицо к небесам и слегка наклонил голову.
— Отец говорит, что ты урод, — сообщил он. Он прищурил глаза и выпрямил плечи, лицом к лицу взглянув на нааглошии, в то время как по острову прокатился гром, придавая чудовищно рычащую подтональность голосу старика. — Я даю тебе шанс. Уходи. Прямо сейчас.
Перевертыш зарычал.
— Старый призывающий духов. Потерпевший неудачу защитник мертвого народа. Я тебя не боюсь.
— А может стоило бы, — сказал Слушающий ветер. — Мальчик почти поверг тебя, а он даже почти не знает Динэ,[19] еще меньше Старину. Убирайся! Последний шанс.
Нааглошии выпустил мелодичный рык, его тело изменилось, утолщаясь, физически став плотнее, на вид более мощным.
— Ты не святой человек. Ты не следуешь «Благостному Пути».[20] У тебя нет власти надо мной.
— Я не планирую связать или изгнать тебя, старый призрак, — сказал Индеец Джо. — Просто натяну тебе задницу на уши. — Он сжал руки в кулаки и сказал: — Вперед.
Перевертыш зарычал и выбросил лапы вперед. Из них вырвались одинаковые полосы мрака, разделяясь на дюжины и дюжины темных змей, заскользивших по ночному воздуху прямо к Слушающему Ветер. Знахарь не вздрогнул. Он поднял руки к небесам, запрокинув голову назад, и запел на колеблющийся, высокий манер местных племен. Дождь, почти полностью прекратившийся, пошел вновь почти сплошной стеной воды, обрушившись на пятьдесят квадратных ярдов вершины холма, пролившись на встречный сгусток колдовства и растопив его, прежде чем он начал представлять угрозу.
20
«Благостный путь» — Самая священная из всех церемоний навахо. Длится 9 дней; на ней пересказывается вся — история мироздания, — проводится в целях излечения или освящения нового жилища; впервые проведена — святыми людьми, — когда они собрались, чтобы создать человека.