Мы не ушли далеко, когда я внезапно понял, что Эбенизер выбрал окольную дорогу к Пути, через туннели, которые были давно заброшенными и неосвещенными. Он зажег тусклый красный свет на конце своего посоха, достаточный лишь для освещения дороги и который крайне трудно было заметить.
— Что ж, — сказал он, — сегодня мы заполнили место ЛаФортиера в Совете Старейшин.
— Клаус Тоймейкер? — спросил я.
Эбенизер медленно покачал головой.
— Клаус этого не говорил, но я подозреваю, Мерлин попросил его отказаться. Место получил Грегори Кристос.
Я нахмурился. Места в Совете Старейшин присуждались по старшинству. Тому, кто провел больше всего времени на службе у Совета, предлагался руководящий пост, хотя не было ничего, что требовалось от чародея, чтобы принять место, когда оно свободно.
— Кто, черт возьми, это? Он не был на вершине списка по старшинству.
Мой наставник поморщился.
— Да. Грек и противная сволочь. Он пару столетий постоянно жил в южной Азии. Отличился в битве с этим ракшасом-раджа, в которой недавно принял участие Совет.
— Я помню, когда это произошло, — сказал я. — Я слышал — это было чистым безумием.
Эбенизер хрюкнул.
— Он был протеже ЛаФортиера.
Я переварил это, продолжая рассуждать.
— Полагаю, политический блок успокоился.
— Когда кто-нибудь захочет власти, ты не сможешь от него откупиться, — сказал Эбенизер. — Он примет то, что ты предлагаешь и продолжит действовать. И Кристос скорее всего сказал Мерлину, что он и его союзники выйдут из Совета, если он не займет это место.
— Боже, — сказал я тихо.
Он кивнул.
— С таким же успехом можно было бы отдать Красной Коллегии ключи от всех наших ворот и дать им убить нас во время сна. Пострадало бы меньше народу.
— Значит, Мерлин заключил сделку, — сказал я.
— Выбор был невелик. Люди Кристоса получили большую поддержку после того, как потеряли стольких во время суда. С ним теперь треть Совета.
— Чертов процесс отбора, а?
Эбенизер скривился.
— Это никогда не определялось ничем, кроме традиции. Ох, Мерлин сыграл спектакль, будто бы следуя ей, но я гарантирую, что все было решено за сценой, Хосс. — Он тряхнул головой. — Совет Старейшин огласил официальную позицию относительно убийства ЛаФортиера.
— Дайте угадаю, — сказал я. — Они сказали, что убийство совершил одинокий стрелок.
Он нахмурился на минуту, и затем кивнул.
— Ох, Кеннеди. Да. Это был поступок лиц, движимых выгодой. Нет никаких доказательств существования организованного сговора. Нет никакого Черного Совета.
Я безучастно уставился на Эбенизера.
— Это… глупо.
— Чертовски верно, — сказал он. — Но их большинство. Мерлин, Кристос, Мэй, Марта Либерти и Привратник.
Я покачал головой.
— Чего, черт возьми, он думает достигнуть?
Эбенизер пожал плечами.
— Его замыслы всегда трудно было разгадать. А я знаю его с шестнадцати лет. На ум приходит два или три объяснения.
— Как например — он из Черного Совета.
Эбенизер прошел несколько шагов в молчании. Затем сказал:
— Да.
— Или может Пибоди воздействовал на него сильнее, чем мы все думаем, — сказал я.
— Немыслимо, — сказал Эбенизер. — Наркотики, которые он тайно давал Совету Старейшин, позволяли ему подталкивать их… нас. Но мы все слишком тверды, чтобы прогнуть нас сильнее.
— Что тогда?
— Ну, Хосс, — сказал он, — может, Лэнгтри беспокоится о последствиях официального признания Черного Совета.
По моей шее пробежал холодок.
— Он беспокоится, что если достаточно людей узнает, что Черный Совет существует на самом деле, они не выстроятся, чтобы сражаться с ними. Они присоединяться к ним.
— Все любят победителей, — сказал Эбенизер. — А мы в последнее время не очень хорошо выглядим. Люди напуганы. Кристос строит свое влияние на этом.
Я остановился на своем пути и едва не блеванул на холодный каменный пол.
Эбенизер остановился, положив свою руку на мою и нахмурился от беспокойства.
— Что такое, мальчик?
— Сэр, — сказал я трясущимся голосом. — Когда Пибоди прибыл на остров…
— Да?
— Он был не один. С ним был кто-то еще. Кто-то, кого мы никогда не видели.
С долгую минуту мы ничего не говорили.
— Это только одно объяснение, Хосс, — сказал Эбенизер. — Это даже не вычисленная оценка. Это чистейшая догадка.
Хотя в его голосе не было убеждения. Эбенизер чувствовал тоже, что и я. Тяжелое внутреннее чувство внушило мне определенность — не абсолютную уверенность, а определенность — что я бы прав. Кроме того. Мы говорили шепотом в одном из отдаленных коридоров нашей чертовой цитадели. Если это вам не говорит вам, что с Белым Советом что-то серьезно не так, тогда я не знаю.