– Сдавайтесь! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь, или мы будем стрелять!
На счет окружения вояка явно блефовал. Я потянулся к окну, находящемуся на другой стороне, чтобы проверить слова омеговца.
– Брешет омегов хрен и глазом не моргнет! Очкастая рожа! Тьфу! – Цыган обтер рот пыльным рукавом кожаной косухи, сунул обрез в чехол за спиной и потянул из-за пояса гранату. – Давай, пока он сладко лопочет, я им в лючок гранату закину!
– А вдруг не докинешь? – Вопросом на вопрос, шепотом ответил я.
– «А вдруг!» – Передразнил меня здоровяк, но от своей затеи отказался, отправляя гранату снова за широкий пояс.
Выглянув в разбитое, но еще сохранившее торчащие осколки стекла окно, я убедился, что с этой стороны здания никого не было, и как бы я не старался разглядеть открывшееся пространство, ничего кроме темных полуразрушенных стен и мертвых скелетов зданий не обнаружил.
– Валить надо, вдруг сейчас шмалять начнут. – Подытожил Гожо, снова стреляя взглядом во двор.
Голова в шлеме по-прежнему повторяло одно и то же.
То, что беглецы не собирались сдаваться, было ясно, как и то, что за окном начался белый день. Иначе, зачем столько убегать, чтобы потом выйти и задрав вверх лапки сдаться. Соответственно, рано или поздно вояки начнут стрелять. А этого не хотелось. Выпрыгнуть в угловое окно не осмелился бы даже идиот, ведь внизу кучи бетонных обломков с торчащими арматурами. Значит, уходить надо так же, как мы поднялись сюда. Но тогда мы не сможем избежать стычки с четверткой «дикарей».
– Бегом вниз! – рука здоровяка вцепилась в рукав и что есть сил поволокла за собой. Цыган уже добежал до темнеющего проема в полу. Я, выйдя из нахлынувших и затуманивших разум мыслей, рванул следом, когда за окном, там, где расположился танкер, прогремело.
Огненный вал ворвался в оконный проем, всепожирающие языки бесновавшегося пламени устремились к нам. Благо взрывная волна сбила с ног, обдав горячим дыханием и расшвыряв нас, как тряпичные куклы. Меня сильно приложило о пол. Стараясь вдохнуть глубже, я перевалился на бок и застыл.
Снаряд угодил в то место, где мгновение назад сидел Гожо. Теперь там зияла огромная дыра, а бетонная панель, расколовшись на три увесистых куска, влетела в комнату, подняв столбы клубящейся пыли, бетонного крошева, дыма и копоти.
Я несколько раз судорожно вдохнул, пыль потоком рванула в легкие. Конвульсивно закашлявшись, я с неимоверным трудом встал на четвереньки. Кругом шла голова. Виски ломило от боли. Комната, заволоченная пылью, двоилась перед глазами.
Цыгана не было видно. Надеюсь, он успел сигануть в проем…
Видимо, эта четверка нужна была солдатам живой, раз омеговцы палят по верхним этажам.
Картина, которую я увидел, заставила улыбнуться. Гожо, зацепившись плотной штаниной за торчавший кусок арматуры, висел вниз головой. Он шумно пыхтел и извивался, как уж на раскаленной сковородке, стараясь дотянуться руками до так внезапно пленившего его металлического штыря.
Выдернув нож из ножен на боку, я разрезал крепкую материю штанины. Ругаясь, как заправский башмачник, цыган грохнулся в бетонную пыль, устилающую пол нижнего этажа. Я последовал за ним. Держась обеими руками за проржавевшие арматуры, свесился вниз и неловко спрыгнул, приземлившись вместо рассчитываемых пружинистых ног на зад. Короче, копчику досталось с лихвой. А тут еще эти неугомонные танкисты снова пальнули из пушки. Прогремел взрыв, стены здания затряслись, с потолка осыпалась чудом сохранившаяся штукатурка, обрушаясь на наши головы. Прикрываясь руками, я отскочил в сторону, когда из проема, что мгновение назад находился прямо над моей головой, свалился кусок обломанной плиты. Задержись я чуть дольше, и эта громадина точно свалилась бы мне на темечко, и моя буйная головушка по макушку застряла бы в широких плечиках.
Взрыв, гулким эхом пронесся по стенам заброшенного здания, сопровождаемый сильной дрожью. Всклубившая пыль витала в воздухе, перемешиваясь с копотью. Дрожь почти прошла, но тут же за ней донеслись протяжные скрипы, лязг и грохот. По потолку паутиной потянулись трещины. Волна с ревом крушила бетон, недавно составляющий пролеты перекрытий. Потолок проседал, и местами с него обрушались увесистые глыбы с ощетинившимися покорёженными арматурами. Их с неудержимой силой тянуло вниз и словно снаряды обрушивало на пол, который содрогался под нашими ногами. В стене напротив появились трещины, и их количество становилось все больше и больше. Забытое Создателем здание посреди изжаренной солнцем Пустоши рушилось, и остановить эту стихию мы уже не могли. Нужно было бежать, уносить ноги. Срываться и сломя голову прорываться из этой мышеловки. Иначе нам светило навсегда остаться под многотонной толщей бетона и строительного мусора.
Внутри нас с цыганом проснулся животный инстинкт самосохранения. Он был настолько силен, что мы побежали, не разбирая дороги, уже не прячась и не боясь наскочить на какое-нибудь сопротивление или вражескую силу. Разваливающееся, складывающееся, как карточный домик здание – вот что было по-настоящему страшной силой, для которой мы были просто букашки, мелкими частички, которые оно сметет и сровняет с землей. Вокруг грохотали обваливающиеся обломки, некогда являющие собой конструкцию здания, обрушивалась панель за панелью. Бетонное крошево мелкими осколками металось среди стен. А мы бежали, неслись, сломя голову, спотыкались о мусор, попадающий под ноги, падали, кричали, вскакивали с ошалелым взглядом и снова пускались наутек, оставляя за спиной рушащийся ужас.
От непомерных физических усилий ноги отказывались слушаться команд, мы все больше оступались и спотыкались. Каждый мускул в измождённом теле ныл и напоминал о себе сильными покалываниями. Сердце готово было выпрыгнуть наружу, вырваться из сжимающей его грудной клетки. Мы задыхались, но сбавлять обороты этого утомляющего темпа нам не позволял гремящий и со скрежетом рушащийся скелет здания, которое в любой момент могло стать для нас могильным склепом на двоих.
Все окружающее вокруг пространство деформировалось, сжималось, будто скомканный бумажный лист, грохотало, лязгало, заволакивающее облако пыли погружало его в непроглядный мрак. Пространство сужалось, становилось все меньше и меньше. Меня словно закинуло в какой-то коридор, который, сдавливаясь под давлением многотонной махины, становился узким лазом, такой вот норой, сквозь мрак которой я, уже упав на четвереньки, пробирался, стараясь унести свое бренное тело как можно дальше. Свет узенькой, едва заметной полоской изливался в бетонной стене. Совсем рядом. Оставалось только протянуть к нему руку…
Неужели скрежет затих? Или я просто оглох от всего этого шума?
Нахлынуло ощущение, граничащее с потерей сознания. Пересилив желание завалиться прямо тут, в проклятом, лишенном воздуха проходе, я оглянулся назад.
Гожо нигде не было. А мой взгляд тонул в зыбкой темноте жерла узкого лаза. Каким-то образом, держась друг с другом, почти спина к спине, мы все же разбежались в разные стороны в туманной зыбке пыльной взвеси. От бессилия хотелось взвыть. Усталость напомнила о себе с особым садизмом. Напряженные мышцы свело судорогой. Боль издевательски пульсировала во всем теле. Сам того не замечая, я на миг погрузился в пугающую пустоту. Она заволокла меня целиком, просочилась в душу и в рассудок. Не было ни мыслей, ни чувств, ничего. Только узкое пространство лаза и безумно колотящееся сердце. Потом отчаянный ужас завладел мной, прогоняя холодящую душу отрешенность. Так кстати вернувшиеся нормальные человеческие чувства заставили ползти по тесному лазу к вселяющему надежду пятнышку света.
Узкое пространство лаза с неимоверным трудом позволило доползти к источнику света. Преодолев последние шаги, уже ползя на брюхе и с трудом перебирая конечностями, я добрался до зияющего солнечным светом проема. Прореха была слишком узкой, и в нее с особым надрывом протиснулся бы лишь ребенок, не говоря уже о взрослом мужике.