А тех, кто до конца будет предан Автору, армия стотри изолирует за считанные месяцы. Они выстроят огромные стены вокруг лоялистских резерваций и расскажут всему Новому миру, что в этих заповедниках глупости и злобы обитают враги человечества.
— Ну чего же ты ждешь? — спросил я у светозверя.
А еще подумал: как же Реверанс намеревается разрушить Гротеск?
В этот момент Исток тряхнуло, огонь захлебнулся, и дворец Основного Терминала, начал снижаться. Кира сдавленно вскрикнула. Но вот под огромными раструбами снова показались конусы неведомой силы, и величественное сооружение медленно пошло вверх. Так и не сумев, однако набрать прежнюю высоту.
Неужели он собирается…
— Я нашел Миумуна, — сказал Рем, появляясь справа от меня.
Несколько зункулов притащили тело в тигровом балахоне, заляпанном грязью.
— Он скатился в низину перед носом корабля — продолжал Рем. — Свернул себе шею, наверное. Кто-нибудь хочет произнести эпитафию? Хорошо, тогда я. Жил один такой Миумун. Пошла заварушка и он помер. Бывает же такое, правда? Первый, сделай так, чтобы в загробной жизни, он не бродил, постоянно глядя на свою задницу. Саминь.
— Я еще жив!
Все вздрогнули.
Голова Миумуна, неестественно вывернутая, вдруг заскрипела, дернулась. Послышалось едва уловимое «чпок». Отчаянно орудуя маленькими железными лапками, шлем выполз из капюшона. И уставился на меня пустыми глазницами. Его вытянутая макушка зазвенела и вдруг откинулась в сторону.
— Не смотрите на меня! — тонко заверещал Миумун. — Это все ваша вина! Ваша-ваша-ваша! Это из-за вас погиб мой трудяга! Где я сейчас найду такого же здорового и легко внушаемого овоща? Дохлых идиотов пруд пруди, а этого не брали даже самые жуткие болезни! А-а-а-а, как же я вас всех ненавижу! Ненавижу самой черной ненавистью!
— Так вот, что ты имела в виду под размерами, — протянул я, поглядев на Киру.
— Ну да, — хмыкнула та. — А ты что подумал… Ох, Престон.
— Кстати, за Истоком тянется кораблей триста, — невзначай сказал Рем. — На самый общий взгляд.
— Ну что, ты гордишься своим отцом, дрянь?! — подскочил шлем.
— И всегда гордилась!
Зункулы собирались вокруг, неуверенно рыча и поглядывая на нас.
— Что нам делать, господин?
— У-ху-хах!
— Мумхр!
— …какая большая… волна.
— Вы испортили мою гениальную операцию! — взвизгнул Миумун.
— Престон спас тебе жизнь! — сурово напомнила Кира. — А ты жалуешься, мелкий негодяй.
— Что ты сказала про мой размер?!
— Я сказала, что встречала грецкие орехи больше, чем твоя честь.
Загрохотал посох.
— У меня есть небольшое объявление, — сказал я вполголоса. — Всем, кто не собирается рисковать жизнью, я рекомендую убраться подальше.
И вернулся на свой ящик.
Зункулы переглянулись и, не сговариваясь, окружили шлем.
— Ну чего вы уставились, парии? — пропищал Миумун. — Поднимите меня!
Один из воинов взял шлем на сгиб руки.
— Просто признайте, что у меня нормальные размеры! — в запале Миумун почти полностью вылез и шлема, сверкнув зеркальной раковиной, но почти сразу же заполз обратно. — И мы поговорим.
— Я уверен, что среди своих сородичей, ты настоящий гигант, — предположил я.
— Вот именно! — с жаром согласился Миумун. — Поглядели бы вы на остальных! Да я могу уместить половину нашей Доминаты на своей спине! Никому и в голову не приходит, что все дело в пропорциях!
— Это все? — спросил я.
— И пусть она извиниться! — взвизгнул Миумун, указывая гневными рожками на Киру.
— Ну, вот еще, — фыркнула та.
— Я не могу просить ее об этом, — предупредил я. — Во-первых, она мне не подчиняется, во-вторых, мы собираемся обсуждать, как одолеть ее ближайшего родственника.
— Тогда почему ты ее защищаешь? — запальчиво донеслось из шлема.
— Она спасла меня, я — спас тебя. По-моему, она заслужила свободу и неприкосновенность. Согласен?
Шлем заворчал.
— В конце концов, каждое ее слово — ложь, — решил Миумун. — И извинения ее были бы ядом. Выкладывай свой план, колдун.
— Нет никакого плана, — я откинулся назад, прислонившись спиной к палубе.
— Что? — хлюпнул Миумун. — Ты смеешься надо мной?
— Нет. С чего ты вообще взял, что у меня есть план?
— Ты сам мне это сказал! — возмутился первенец.
— Я солгал, — безразлично ответил я. — Ни змея тут не придумаешь. Тебе и твоей команде сейчас лучше всего уйти в леса и добраться до Торкена.
Миумун тоненько засвистел.
— Поверить не могу, — услышал я. — Солгал. Да если бы дело было в Торкене, я приказал бы заморозить тебя и поставить рядом со скунсами. Слуги! Готовьтесь ставить корабль на воду. Сооружайте какие-нибудь рычаги, плетите веревки из травы, мне плевать! После того как Исток пройдет мимо, мы должны будем уплыть отсюда! Эй ты, пятнистый, давай сюда свою голову!
Один из леопардов склонился перед шлемом и посадил Миумуна себе между ушей. Тот присосался как клещ, и принялся командовать чужим телом. Я глядел на землю, парящую от жары, и старался ни о чем не думать. Всего одна мысль и меня разнесет на кусочки.
Справа потянуло табачным дымом.
— Мне кажется, — проговорил Рем вдумчиво, — что если я сейчас спрошу у тебя «что дальше, Престон» ты меня во что-нибудь превратишь. Давай сразу договоримся: если меня во что-то и трансформировать, то только в колоду карт.
— Кира меня уже спрашивала, — глухо пробормотал я. — Я не знаю. Реверанс умеет произвести впечатление.
Слева запахло персиками.
— Можно уехать куда-нибудь, — несмело предложила девушка. — На край континента. Чтобы не знать.
Я ничего не ответил на это. Помедлил и спросил:
— Зачем ты сказала мне это?
— Что?
— По поводу порядков в моем городе. Разве ты не согласна с отцом?
Кира мрачно засопела.
— Я многого не понимала.
— Так.
— И ничего, как следует, не разложила по полочкам.
— Думаю, да.
— Тебе было легче в свое время?
Я внимательно посмотрел на нее, не сразу сообразив, что она имеет в виду.
— Я часто жалел о том, что ушел, если ты об этом. Я жалел, даже рассчитывал сдаться.
— Но не сдался.
— Нет.
— Почему?
— Потому что приходил Рем, и в его хищных глазах мерцала вера в меня. Я был малодушен, Кира, меня постоянно мучили сомнения. Многие говорят, что достаточно верить самому. Но когда у твоей идеи есть еще хоть кто-то понимающий, о чем идет речь — все несравнимо легче.
— Ой, да ладно тебе, — демонстративно застеснялся Рем.
— Значит, все дело в друзьях? — спросил аромат персиков.
— Если хочешь, можешь верить в это вместе со мной, — я достал медальон Дилы. — А я ведь так и не сказал тебе спасибо, Рем. Спасибо.
— Ой, да ну что ты.
— Престон? — позвала Кира.
— Да?
— А ты… ты не мог бы допустить, что я в теории могу иметь свой взгляд на все происходящее вокруг моего отца. Поверить вместе со мной, как ты это называешь. И ты, брат Рем.
— И что же это за взгляд? — спросил брат Рем.
Кира вздохнула и запустила пальцы в антрацитовые волосы.
— Отец немного не в себе. Я часто пыталась дискутировать с ним на тему Авторитета. Он враг сомнений, может объяснить и прояснить все, что угодно. Но когда речь заходила о континенте, он превращался в фанатика. В такие моменты он чрезвычайно многословен, и каждое его слово отполировано веками повторений. Но это не светлая идея, это одержимость, которая высасывает из него силы. Его гонят вперед жертвы предыдущих походов. Он пуще смерти боится, что они окажутся напрасными. Ты кстати заговорил о друзьях и единомышленниках. Сколько я его помню, он всегда был один. Всегда. Он никогда не рассказывал мне о своих соратниках, и теперь я понимаю: это потому, что у него никогда их не было. Стотри обмануты и они не в счет. Маширо — слуга. Он верит в силу, а не в идеи. Сайцы — просто бизнесмены, их устроит любой исход. Остаются только наемники, но об этом даже говорить не стоит. Престон, я больше всего на свете хотела бы, чтоб он излечился, успокоился, но не ценой же таких социальных катаклизмов, — голос Киры начал крепнуть, становился все громче и острее. — Нельзя рисковать миллионами ради его спокойствия. Да, возможно меня потом сживет со свету слово «предательница», но еще хуже будет образ покорного сокровища, вечно немого, вечно скромного, дожевывающего остатки самостоятельности на заднем плане!