— Нет, — честно призналась Кира. — По сравнению с тобой, я просто огородница.
— Кия!
— Что случилось, господин Ненависть?
Но Олечуч уже скрылся в тумане.
— Как это знакомо, — проворчал Рем. — Любопытно, что будет, если хоть раз последовать за ним?
В отдалении раздался чей-то визг и скрежетание. Рем заметил странные всполохи и электрическое потрескивание. Прошло несколько минут, чучело все не возвращалось.
Музыка тем временем начала усиливаться.
-..! — подозрительно промолчал Проглот.
Что-то мелькнуло в тумане, совершая уродливые угловатые движения. Это Олечуч, — успел подумать Рем. После этого он слабо качнулся и повалился на пол, с протестным желанием спать до самой остановки.
Проглот сжался в комок, заметив это. Он наугад выстрелил языком в туман, но ничего не поймал. Подобравшись к Рему, он начал облизывать серокожее лицо. Через несколько секунд монстр опомнился и подпрыгнул на месте.
-..? — молча позвал он.
Киры рядом не было. Она шла вперед, оглушенная музыкой, а когда обернулась, поняла, что осталась одна.
Музыка замолчала.
Потирая уши, девушка не сразу различила новый звук. Сквозь эхо мелодии пробивалось мерное постукивание.
— Маширо! — догадалась она. — Выходи!
— Подожди… — в тумане завозились. — Ты не могра бы поморчать? Первая реприка доржна быра быть за мной, бесчестная девка. Я доржен быр сказать «Ага, вот мы и встретирись, Кира!».
— Это что, какой-то сайский обычай?
— Нет же! — Маширо, ловко переставляя костылями, показался из тумана. — Это… Так доржно происходить! Все так делают.
Закон Повторяемости Тан’Тарена, — подумала Кира возбужденно. Один из них.
Это был ее единственный шанс. Маширо был настолько косным и асексуальным, что очаровывать его пришлось бы неделю. Все то время, что она знала его, она ни разу не заметила даже блика похоти в его глазах. А ведь Маширо довольно часто находился почти на одном уровне с упругими рубиновыми ягодицами Лилий.
— А что должна сделать я? — спросила она, разглядывая устройство в правой руке Маширо. Оно состояло из рукояти, курка, на котором лежал палец и крайне неприятного утолщения впереди.
— Ты доржна морчать и сверрить меня взгрядом порным ненависти и страха! — Маширо потряс оружием. — Давай же!
— Но я не боюсь тебя, — рискнула Кира.
— Что ж, это допустимо. Многие так говорят.
Вот же перегрязь, подумала девушка.
— И не ненавижу… — еще раз попыталась она.
На этот раз Маширо сделал длинную паузу.
— Что, совсем? — спросил он растерянно. — Но ты ведь доржна меня ненавидеть. Посрушай, я собираюсь пристрерить тебя. Твой отец ясно сказар, что ты ему борьше не дочь.
Сердце девушки екнуло.
— Так тебе велит долг, — Кира была само равнодушие. — Я понимаю, что ты человек подневольный.
Маширо заморгал крохотными глазками.
— Ну… А как насчет презрения?
— За что мне тебя презирать?
— Я вобще-то доворьно гадкий черовек. Ты знаешь? Заискивающий, трусривый и подрый. Когда я быр ребенком, я травир своего мрадшего брата и мучир поросят.
— Все дети жестоки, — Кира не поддавалась. — Есть люди гораздо более отвратительные, чем ты, поверь.
Она вспомнила Миумна и поняла, что приврала совсем чуть-чуть. Миумун все-таки не был человеком.
— Я гнобир мать.
— Да?
— Превар в бедняков.
— Так-так.
— Ромар собакам ноги.
— Ну что ж.
— Подбрасывар отраву в еду дря рабов.
— Хм…
Кира едва сдерживалась. В последнее время она встречала слишком много сволочей. Она вдруг поняла, что почти всю свою юность провела в стране розовых облаков и золоченых улыбок.
— Ах, вот еще что, — ликуя воскликнул Маширо, — я убир твое ходячее чучеро! Не знаю, что это быра за тварь, но я убир ее.
Кира уже прикидывала сколько ей понадобиться везения, чтобы успеть наброситься на Маширо и повалить его, как мочки сайца вдруг побледнели. Олечуч вынырнул справа. Он полз на четвереньках, из его живота сыпалось.
Саец выстрелил в Киру, но чучело успело подняться и закрыло девушку в прыжке. Та вздрогнула, когда горячий гравий брызнул ей на грудь. Песок хлынул на пол.
Кира хотела завести протяжное «нет», но вовремя вспомнила о Повторяемости. Брат Рем, говорил, что это опаснейший враг.
И верно, Маширо уже готовился выстрелить. Кира нырнула в бок и сверкающий плевок пронесся над ее плечом. Саец прицелился снова.
— Эй ты, цапля!
Помошник Жреца отвлекся. Из тумана ударил язык. Пистолет взметнулся к потолку. Движимая женским оборонительным инстинктом, Кира ринулась к обезоруженному сайцу, и сильно ударила ногой между ходуль.
Когда появились Рем и Проглот, она сидела над Олечучем и пыталась сгрести в кучу расползающуюся набивку.
— Все будет хорошо, — шептала она быстро. — Мы тебя починим, господин Злоба, вот увидишь.
— Ки-я… — дернулся Олечуч. — Скажите, скажите им, что учитель будет ждать своих учеников… Нога, нога! Как ты держишь ногу?! Ки-я!
— Конечно, скажем, ты сам им все скажешь.
По чешуйкам прокатилась слеза.
— Кира!
Она повернула к сухолюду раскисающее лицо.
— Что я тебе говорил?!
— Но ведь он…
— Меньше ожидаемых ходов! Это пустая трата времени! О, первый… да ничего с ним не случиться, garan. Далеко до твоего советника?
— Он буквально в двух шагах.
— Тогда иди дальше. Охраны тут больше не будет, раз саец сам вылез нас встречать. Проглот пока сметет языком весь гравий, который просыпался, а я быстро заштопаю рану. У меня есть нитки, иголки, немного такни. Змей бы побрал эти женские истерики над каждой царапиной.
Он угрюмо присел рядом и принялся сгребать набивку. Кира не отрываясь, смотрела на него. В знаменитом сером хохолке, — расположившись ближе к макушке, — дымилась сквозная дыра.
Рем поймал ее взгляд. Потом посмотрел на Маширо. Саец лежал на полу, запутавшись в мочках. На его губах застыла пена. Что ж, в этот раз повторяемость оказалась полезна.
— Стреляет он в общем-то неплохо, — сказал сухолюд. — Просто по-привычке целился выше. Змеев расист. Сам-то от горшка два вершка.
— Рем…
— Иди, Кира. Иди.
Она обняла его, поднялась и побежала, твердо уверенная, что нашла самых лучших друзей в мире.
Лучших?
Во всяком случае, практичных.
Плесневой бархан пришел в движение. Сначала из него появились пальцы. Пальцы эти сжались в кулак. Затем, словно по волшебству, кулак потянулся вверх.
Накат, будто самое опасное в мире растение, успешно пробивался наружу.
Дело здесь было, конечно, вовсе не волшебстве. Просто у бывшего Инквизитора присутствовал редкий опыт самоэксгумации. И, конечно же, редчайший изотоп воли. Не такой как у Вилла. Воля Наката была чем-то средним между боевым бесстрашием росомахи и эпической толстокожестью человека знающего, что мир = дерьмо.
Первым делом Накат убедился, что не безоружен. У него остался старый боевой нож.
Затем — оценил обстановку. Врага в поле зрения не было. Союзников — тоже.
Только после этого гроза супергероев Гиганы позволил себе выругаться.
Плесневая пустыня внимательно следила за ним.
— Эскельд?
Накат замолчал. Он так давно успел позабыть этот голос, что сначала тот показался ему лишь чем-то раздражающе знакомым.
— Эскельд, это ты?
А потом ему в голову словно ударило пробкой из бутылки с призраками.
— Что это с тобой? Ты упал бедняжка? Давай я помогу тебе подняться.
Его обхватили хрупкие руки.
В обычной ситуации Накат в ответ на это не глядя ударил бы локтем. И он хотел этого. Его правая рука рефлекторно дернулась. А потом недоверчиво прикоснулась к нежной щеке.
— Поднимайся же. Вот так.
Накат поглядел на свои ноги. Они держались прямо. Под штанами из трупного мешка, под грубой волосатой кожей вновь искрилось осязание, и приятно гудели мускулы.
— Ну как ты без меня, Кель? Справлялся?
— Что это за наваждение? — спросил Накат брезгливо. — Ты мертва.