– Спасибо, мам. Неплохие.
Она довезла меня до ворот школы, но, к счастью, не вышла из машины.
– Извини, опаздываю на работу. Не рассчитала. Удачи!
– Ага. Спасибо.
Громкий хлопок дверью машины, бегство. Очень забавно было убегать от нее сюда – примерно как если бы Одиссей спас свою команду от Харибды в пасти Сциллы.
Одноклассников я заметила издалека – возбужденно галдели, как дети, у самых ворот, сбились в стаю, как волки. Или скорее шакалы. Волки мне нравятся. Не знаю, чем они занимались летом, но явно не „Одиссею“ читали. Вообще не уверена, что кто-то из них когда-нибудь берет книгу в руки по доброй воле.
Меня заметили сразу. Я это поняла, потому что они еще сильнее сгрудились, стали близко-близко друг к другу, того и гляди слипнутся. Но ничего не сделали – слишком много людей, учителя, родители. Полный двор свидетелей.
Я открыла книгу, которую прихватила с собой, чтобы показать: я не стремлюсь общаться, но Маргарита Михайловна (бегущая надпись „хороший педагог“ на лбу), естественно, подвалила с жизнерадостной улыбкой наперевес.
– Аня! Какая удачная стрижка!
(Кажется, я попросила парикмахера убрать сантиметр или два с кончиков – иначе мать закатила бы скандал.)
– Поздравляю с началом нового учебного года! Что читаешь? Эдгар Алан По? Какая прелесть!
Вот за это я и ненавижу школу. Место, в котором человек, который вроде бы преподает литературу, может сказать про По „прелесть“, и никто его не остановит.
– Что ж, с новыми силами на штурм золотой медали?
– Да, попробую, спасибо.
А дальше она говорила какую-то дичь вроде:
– Очень порошок! Я в избе не сомневаюсь, Аня! Ты всегда божешь обратиться за помощью, если будет недужно. Одиннадцатый глаз – бремя не простоя…
Впрочем, дальше я не слушала. За последние несколько лет мамы и школы я освоила этот навык в совершенстве. Стоишь, улыбаешься, киваешь, изредка озабоченно хмуришься – и, что характерно, почти всегда угадываешь с реакциями. Напрашивается вывод: люди, в принципе, практически никогда не говорят ничего важного.
Линейка прошла хорошо, потому что мне удалось спрятаться в задние ряды так, чтобы меня не видела Маргарита Михайловна, и всю дорогу читать книжку. Потом – классный час, на котором третий год подряд в старосты класса переизбрали Свету, а потом – русский, литература и биология. Не знаю, кто в принципе придумал заниматься учебой первого сентября, но, по крайней мере, не худший выбор предметов, спасибо.
Из школы я постаралась свалить раньше всех, но Света и компания все равно догнали меня по пути к метро. Что ж, попытаться стоило.
– Как прошло лето, Анечка?
– Где отдыхала, в Нарнии?
– Чего ты так спешишь? Посиди с нами, отметим начало года.
– Она не может, у нее дома дела ждут. Подготовка к ЕГЭ, все такое… Чем еще заняться первого сентября?
– А что, в Хогвартс по ЕГЭ принимают?
Прекрасно. В этом году Света гуляет еще и с парнями из параллельного класса. Впрочем, остроумия ее компании это не прибавило – факт.
Я вообще зря пошла к метро через паркообразный скверик. Пару раз уже попадалась на этом… Но в этот раз в нем было слишком много народу из-за 1 сентября, чтобы они решились по-настоящему ко мне пристать. А может, в одиннадцатом классе Света просто переросла желание отнимать у кого-то сумки и закидывать в кусты или хватать людей за волосы. Но я бы на это не слишком рассчитывала.
Дома я хорошенько вымылась под душем, и мне полегчало. За лето я и вправду забыла, каково это – каждый день быть там, где не хочешь, с людьми, от которых тебя тошнит. Интересно, взрослые люди сталкиваются с такими же проблемами на работе? Возможно ли вообще найти место, где все вокруг будут тебе нравиться и где при этом тебя не начнет очень скоро тошнить от самого себя?
Сомневаюсь.
Ночь с 1-го на 2 сентября
Я так хорошо чувствую себя в момент, когда пишу стихи, а потом перечитываю и вижу, насколько все это беспомощно и глупо. Больше не буду переписывать их сюда – записываю отдельно, в скетчбук, вместе с рисунками.
6 сентября
Иногда я думаю: в чем вообще смысл?
Все, что происходит со мной, уже происходило с кем-то до меня. Кто-то до меня ходил в школу и ее ненавидел. Пробовал говорить с матерью, чтобы снова и снова понимать: она не слышит и не услышит никого, кроме себя. Читал книги и понимал, что в его реальной, настоящей, единственной жизни никогда не будет ничего и вполовину настолько же интересного, как то, что удается пережить в воображении. Если это так, зачем вообще стараться? Реальности никогда не угнаться за вымыслом, как ее ни причесывай, ни лакируй. Получится сплошное притворство – а ведь можно просто читать и думать, и получить гораздо больше удовольствия.