Все попытки придать таким разговорам какую-то конкретную форму или определить их предмет – это слабые попытки придать такому мышлению некую научную форму53. Так аристотелевская54 средневековая метафизика выбирает в конечном итоге55 своим предметом вопросы о Боге, душе и мире как целом (условно теология, гносеология, онтология). Или критика такого, связанная с невозможностью выявить эти предметы в предметной плоскости. И тогда в результате, с одной стороны, об этих предметах возникает сумма как бы пустых схоластических разговоров56.
Тогда возникает и оппозиция к такому, то есть смысл такого разговора видится в поиске и анализе познавательных способностей субъекта57, с одной стороны, а также и возможности такого мышления дать обоснование «действительному», то есть научному познанию и знанию вообще. Итак, такое мышление, с точки зрения посттомистской философии, должно изучать познавательные способности58 и быть методологией научного знания. И такое мышление в итоге развития, в своем итоговом вырождении тоже дошло до своих крайних границ отсутствия действительного мышления и достигло в итоге какой-то «ясной позитивности»59.
Оппозицией такому становится «другое мышление», которое признало бесплодным, то есть не дающим никакого результата, «позитивное» мышление. И тогда такое первое мышление снова направляется туда – к возможности выбирать любое направление путешествия. Но в итоге, дойдя до своих крайних границ отрицания традиции, такое мышление вырождается и становится мышлением-манифестацией, ну или каким-то неопределенным разговором, каким-то пост-пост…, который пытается изобразить из себя какую-то значительность…
Что может быть результатом любого такого мышления? Например, а что может быть результатом научного мышления? В упрощенном значении – это сумма знаний о предмете60, а также это и те, кто осуществляет такое познание, это также его фиксация, прочтение, развитие…, то есть это целый процесс, а затем и применение такого полученного зафиксированного знания в другом для получения каких-то результатов, а затем взаимодействие с происходящим, участие в нем, попытки его выделить, понять, взаимодействовать, воздействовать и снова…
В чем разница между действительным философским мышлением61 и какой-то глупостью? Необходимо предположить, что все присутствующие в европейской традиции разговоры имеют своим основанием древне-греческую традицию.
Установим присутствующее мнение, о том, что обязательным способом определения «качественности» такого разговора являются разные обязательные условия:
– знание традиции, то есть тот, кто ведет «правильные» разговоры, должен в обязательном порядке глубоко знать предыдущую традицию;
– есть мнение, что любой такой разговор ведется в границах «разговора о бытии»; родоначальником такого разговора условно принято считать Парменида;
– можно предположить, что такой разговор должен быть каким-то образом кем-то (каким-то сообществом) определен в качестве «такого» разговора;
– и, возможно, Время, История62 (она) ставит точку в этих спорах, оставляя только именно такое мышление, а остальное исчезает в круговороте ушедшего бытия.
В итоге, рассматривая разные такие разговоры и совершенно разное такое мышление, можно в нем найти и что-то общее и что-то разное, и что-то совершенно непохожее, и никакой анализ не позволит понять, почему какое-то мышление будет действительно таковым, а другое иным, вплоть до иллюзии или даже имитации такового, доходящей до каких-то крайних пределов.
Можно понять такое мышление по-разному.
– Можно предположить, что такое мышление – это часть научного мышления, и что это его сверхабстрактная форма, а затем математика и далее… от абстрактных наук к конкретным. Такое мышление может служить научному мышлению при создании сверхновых теорий, оно может быть основанием для поиска преодоления существующих научных противоречий, может быть основанием для новых фундаментальных открытий, поиска новых направлений развития науки в целом, основанием для нахождения каких-то первичных свойств мироздания…
– Можно также предположить, что такой разговор может иметь какую-то «практическую»63 реализацию. Частично это может быть понято как методология для настоящей естественной64 науки. А если также предположить, что науки разделяются на два больших предмета65: «знания о мире» – это естествознание и «знание о человеке» – это гуманитарное знание66, тогда такое мышление может быть частью вот этого гуманитарного знания. А если предположить, что «такое знание о человеке» – это различные гуманитарные дисциплины, например, политология, психология, социология, право…, тогда, являясь частью такого знания, такая наука (или основание) может производить различные теории, которые позволяют и изучать свой предмет (человека), а затем (исходя из представлений инструментализма) и управлять им, лечить его, изменять его, манипулировать им… Тут также возникает проблема с такими «науками», как военное дело, экономическая география, экономика… Но в итоге окажется, что деление научного знания на предметы – это условность, и определение чего-то в виде какой-то науки, а другого – в виде искусства, а третьего – в качестве ремесла – это тоже условность, которая имеет своим началом то мышление, которое способно все разделить на что угодно, а затем сложить эти мысли по различным параметрам, которые также будут иметь место в этом же мышлении.
54
Но что было основанием для всего этого мышления, и та изначальная традиция, она достаточно слабо понятна по разным причинам.
58
Такое мышление застряло между субъектом и объектом, но и то, и другое – это только допущение.
61
Тут предполагается, что есть и другие традиции такого странного мышления. И такое мышление может возникать и вне какой-либо традиции.
63
Разделение на практику и теорию – это тоже только мыслительная условность, в любом акте присутствия есть целостность.
64
Слово «естественное» имеет давнюю историю применения его в качестве установки каких-то особых смыслов, допустим, оно может подразумевать нечто: настоящее, правильное, действительное, единственное, истинное, натуральное, первопричинное…
65
И тут придется признать, что такое разделение имеет своим основанием позднюю схоластику или, например, работы Хр. Вольфа, с единственным исключением говорящими о том, что в результате «позитивизации» науки где-то был утерян такой предмет, как Бог.