Невозможно выявить основные противоречия, их нет, точнее, они все основные. Все присутствие – это сплетение противоречия. Там, где распадается какое-то моно и возникает какая-то мысль, которая порождает другую мысль, а затем… все становится разделенным, все становится противоречием, и противоречие снова находит свое решение в мысли, которая порождает другое, а другое находит свое решение, но снова возникает какое-то следующее состояние…
– Например, человеку, как монаде, противно эксплуатировать (есть), но ему, как пребывающему тут, приходится это делать, то есть встраиваться в цепочку эксплуатации или погибнуть…, и… То есть и противно, и приходится, но если окончательно сказать нет, я не буду – это смерть тут, и любое следование за Св. Бенедиктом и другими – это частичное решение. А если сказать: «плевать на противность», так как это присутствует, тогда, значит, можно отбросить «то, что от монады субъекта», и с вожделением предаться любому поеданию, но такое – это гибель человека и превращение его даже не в животное, а в особого зверя. Поэтому человеку для того чтобы и быть тут, но и снова же оставаться человеком, каким-то образом жить внутри такого противоречия приходится маскировать его, но знать об этом и с этим жить, воспринимая такое, допустим, как результат грехопадения135, как наказание за пребывание в этом тут, как наказание за падение из того сюда в это, такое бытие (и «благая жизнь» Сократа или Пелагия не спасают от такого падения). Но если решить, что такое – это не грехопадение, а что-то другое, и «есть другого – это нормально», тогда, возможно, отключается и подключение к тому, откуда приходит ТО, что делает это пребывающее тут существо не просто скотом, а чем-то другим, а именно кем-то специфически адекватным?
– Человек, с одной стороны, включен в субъектию, в субъективность, а с другой стороны, он всегда находится в какой-то особой связи. И, скорее всего, с точки зрения «такой связи», какая-то субъектия – это примитив. И в таком противоречии как-то приходится жить.
– Человек включен в свою конкретность, но он включен и в субъектию, и, с точки зрения его конкретности, какая-то субъектия – это непредметная бесполезность. Но, увы или не увы, субъект – это субъект, и вся среда вокруг него – это нечто субъектное, поэтому можно исключить себя из субъектии, можно даже отказаться защищать свою субъектию, но тогда субъектия других субъектов явится и сделает с этим субъектом все, что ей заблагорассудится.
– Противоречие между должным и желаемым, то есть «должное делать» почти всегда противоречит желаемому или желаемому бездействию, или другим, каким-то разным около ленивым стремлениям… Очень редко долженствование совпадает с каким-то другими приоритетами, то есть тяжело учиться, тяжело вставать, тяжело думать, легче пустить все под откос… и так и жить… Но так жить, жить, отпустив все, не получится или получится, но недолго…
– Противоречие между добром и злом, и что есть это «доброе», а что есть просто нечто плохое, недопустимое? А есть ли какое-то абсолютное зло или добро или есть только конкретное, относительное, какое-то условно доброе, или даже что-то более слабое, какое-то хорошее, нужное, приемлемое… И каждое противоречие противоречит себе и кричит только о себе: тело кричит, что вот хочу это, а ум сообщает, что этого нельзя. А «связь» сообщает, что вот это недопустимо, хотя тело кричит, что это нормально. Субъектия же требует исполнения своих предписаний и объявляет их добром, но «связь» говорит, что убивать других даже на войне за субъектию – это зло… И вот с этими противоречиями, хотя каждое разделенное требует признания своего устава, правил, предписания, аксиом, определений, желаний, требований…, с этим всем противоречивым и взаимоисключающим как-то приходится жить такому тотально-разделенному существу, которое не может определиться с тем, кто и что оно есть, но как-то ведь существует…
– Противоречие между желаемым и возможным. Многое является желаемым, точнее, почти все, что может придумать себе воображение – это не есть возможное тут, и как-то с этим необходимо считаться. И если все же кто-то свихнется и начнет выдавать желаемое за действительное, скорее всего, он перестанет существовать или его возможности будут жестко ограничены.
– Противоречие между зверем и другим. И это не просто противоречие между телом и духом, это глубже. Зверь – это тоже принадлежащее той некоей «духовности», зверь – это не совсем про тело. Зверь – это не субъектность с ее необходимостью включаться в цепочку потребления, в цепочку эксплуатации, в цепочку создания прибавочного продукта, в цепочку охоты, расширения, субъективизации… Зверь – это другое, это запретная тема, это то, что возникло вначале вместе с другим и что живет рядом с ним по соседству, точнее, вместе с ним (в нем), но как? Зверь – это всегда что-то запретное, это какая-то тайна. «Исследование» зверя всегда чревато для того, кто станет на такой путь, потому что требует погружения туда, а это не исследование – это другое, откуда нет возврата. Тот, кто думает, что он сможет контролировать это или использовать в качестве инструмента, возможно, будет удивлен тому, что он сам окажется инструментом кого-то. Когда зверь становится тем, кто явлен, а не скрыт где-то в глубинах, в недрах того доступа, который открыт (но закрыт) у каждого, тогда возникает значительное противоречие, и что с ним делать и как с ним быть – это всегда что-то запретное для размышления. Обуздание зверя, запрет зверю являться в мир тут, из того мира136 – это древняя загадка, и «связь» всегда стремится установить или указать на связь с тем другим, точнее, с тем, откуда приходит другой, а то место, откуда приходит зверь, запрещено вначале. Но, возможно, в другие времена все было наоборот? Кто был тогда кем? Сложно сказать, что было там? И как там, в том начале происходило противостояние? Какие перипетии противостояния происходили на заре прорезания этого из того?
136
И всегда открытым является вопрос о том, что этот гипотетический мир там – что это? А также, он един или их много?