Но за всем этим происходящим мышлением есть еще нечто, нечто неуловимое, что нельзя понять. И вот эта мысль «о присутствии вот этого неуловимого», того, что нельзя понять – это точка удивления, которая позволяет установить нечто, о чем стоит задуматься и что, возможно, является началом любого мышления, любого разговора. Но, а что в итоге представит такое задумывание, если в итоге такое – это нечто неуловимое для мышления?
Итак, мышление всегда хочет достичь последнего рубежа, получить завершенность, победить текучесть и в итоге выдать за такой рубеж какую-то конструкцию, какую-то определенность в виде какой-то формальности. Но в таком есть существенный изъян, так как любые конструкции – это бывший акт мысли или то, что возникло после мысли, в результате мысли14. Но акт мысли – это подвижность, которая в своем происходящем присутствии не имеет никакой остановки, и останавливаясь становится уже чем-то другим. Соответственно такие конструкции – это какая-то замершая (иногда) полезность, которая может быть толчком для другой мысли, но это не мысль, а нечто мертвое, и такая мертвость действительно значительна, так как любую мысль в итоге приходится обездвиживать тем или иным образом, а затем такое обездвиженное вчера, бывшее мыслью, может влиять на происходящее и становится тем, что будет порождать и другое бытие и мысль в итоге. Но такая завершенность мысли – это не ее рубеж, это какой-то промежуточный итог, за которым может быть только следующий акт…, но, если его не будет, будет нечто иное, но это «иное» – это нечто недоступное для мышления.
Отсюда все рубежи, все, переставшее быть мыслью, – это не рубеж мысли, это не ее реализация, не ее какой-то окончательный итог, а это ее остывание в чем-то другом, в чем-то, с чем мысль взаимодействует и что может быть причиной формализации мысли в нечто странное, но что это на самом деле?15 И тут вопрос открыт так же, как и вопрос о том, а что есть тогда мысль как происходящее? Что есть тогда мышление вообще? Если уловить и обездвижить его невозможно?
И мышление всегда текуче, но и остывшая после мысль тоже присутствует там, где нет никакой остановки, также, как нет остановки в мышлении, и такое присутствие, такая непонятность – это нечто удивительное. И тут может быть мысль о том, что это «происходящее вне мысли» тоже тотальная неизвестность, и его текучесть – это, возможно, не его свойство, а свойство разума, который существует именно в состоянии вот такой текучести, а что на самом деле – это происходящее в его последнем значении?
И такое состояние неопределенности – это какое-то проклятие, но это также и нечто другое. Итак, на самом деле можно точно установить только «наличие тотальной неизвестности»16, и такая тотальная неопределенность – это возможность для любого акта мысли, для любой конструкции, и такая неопределенность она бесконечна, как и бесконечно приложение17 мысли. И проклятие мышления – это любая попытка утверждать, что акт мысли может дать последний ответ на эту неопределенность, то есть это одновременное отрицание возможности присутствия акта мысли.
Отсюда любая «абсолютная объективизация конструкции» приводит к тому, что в итоге возникает какая-то схоластика18, то есть подмена акта мысли каким-то конструктом19. И сам конструкт выдается за мысль или даже за нечто, что больше мысли, хотя на самом деле действует только акт, а конструкции – это то, что остается после акта20. И тут может возникать какая-то «только мысль», что нет необходимости прямого участия в происходящем, так как есть какие-то закономерности (конструкции), которые и сами будут действовать. Но на самом деле все это остывшее после-мыслие – это только то, что осталось после акта, и теперь выдаваемое в качестве конструкта того, что есть больше, чем мысль. Конечно, это после-мыслие – это значительность, но это не чистая мысль, а для «реализации тут» нужно принимать в таком участие. Но что есть «это тут без мысли» или «до мысли», или даже «какое-то вне мысли», о чем мысль не просто не знает, а о чем она знать, возможно, не может? Что это «все»? Опять какая-то тотальная неизвестность…
Всем предположительно известны собственные мысли, те, что наличествуют в приватном мышлении, но сложно себе представить наличие чего-то другого, того, что можно схватить, получить…, чего-то совершенно неизвестного…
18
Для схоласта какая-то словесная конструкция – это то, что реальнее того, что происходит. И для схоласта упрощение – это примитивизация, а не та действительная простота, которая говорит о том, что «понял» – это всегда акт, а не предмет.
20
Тут могут быть мысли о том, что так как так происходит мышлении, то и все, что тут происходит, но не является результатом нашего мышления, это итог какого-то другого мышления, какой-то Сверхэкзистенции по Аквинскому или Абсолютного Духа по Гегелю, но это тоже только мысли.