— Допустим. Но как вас не обнаружили военные? Они же взяли этот городок первым. И прочесали, наверное, каждый квадратный метр. Да, они тоже… ушли. Но сообщить-то о вас должны были успеть.
— Узнав о высадке десанта, мы с семьей невесты спешно покинули город, — пояснил Рамирес, — других же землян здесь не было. И, кстати: эта идиотская акция ВВКС окончательно помножила на ноль мое уважение к Земле. Правда-правда — мне стыдно за то, что я родился на этой планете. На этом, надеюсь, все? Я удовлетворил ваше любопытство?
— Не совсем, — Славин предпринял последнюю, отчаянную попытку штурма, — как насчет снов, капитан? И видений наяву? Картинки с кошмарами? Что вы думаете насчет них? Или станете утверждать, что они — моя и только моя проблема?
— Ну, что вы, — спокойно молвил Рамирес, — конечно, не стану. Но скажу так: дыма без огня не бывает. А огонь… в наших душах слишком много топлива для него.
— И что?
— Только одно, — капитан развел руками, — вернее, одно из двух. Либо покинуть Лорану… я планету имею в виду. Вне ее, а тем более, на Земле сны и видения не будут вас мучить. Василия с собой прихватите — а то он, бедняга, уж наверное с ума сошел. Мучается — а сам улететь не может.
— Это первый вариант, как я понимаю, — сказал на это Славин, — а второй?
— А второй — сходить в Храм Матери. Там помогут… мне помогли, во всяком случае.
— И чего вы все посылаете меня в Храм? — вздохнул спецагент, — ну чем мне может помочь инопланетный языческий культ? Мне — исповедующему, к тому же, другую веру…
— А мне кажется, это вы сейчас рассуждаете как язычник, — парировал Рамирес, — для вас атрибутика и символы важнее сути.
— А для вас?
— А я ни во что не верил, — сказал капитан просто, — я считал… и считаю себя атеистом. Спорить на эту тему не собираюсь… просто скажу, что с иными взглядами, по крайней мере, в нашей профессии делать нечего. Разве можно заниматься покорением Вселенной, если веришь, что она кем-то создана? И кому-то принадлежит? Тут не героем себя почувствуешь — скорее, поместью разбойника и завоевателя. Кем-то вроде моих предков-конкистадоров.
— Допустим, — кивнул Славин, — но тогда почему вы приняли местную веру?
Этот вопрос, по-видимому, прозвучал крайне глупо — по крайней мере, с точки зрения капитана Рамиреса. Он поморщился, как от зубной боли, а уже затем ответил:
— Не принимал я никакую веру. Хоть может и зря… Я ведь пришел в Храм не за верой — а за помощью. И получил помощь. Чего и вам советую. Храм Матери, кстати, недалеко; могу дорогу показать.
— Спасибо, как-нибудь сам, — мрачным голосом ответил спецагент.
— Тогда разрешите откланяться, — этой своей фразой Рамирес дал понять собеседнику, что разговор окончен, — доброго дня.
— Доброго, — тупо повторил Славин, уже глядя вслед удаляющемуся Рамиресу и его невесте.
Совет «сходить в Храм», услышанный второй раз за сутки и от разных людей, не мог оставить Егора Славина равнодушным. Правда, интерес землянина носил скорее профессиональный, чем религиозный характер. Опираясь на новые факты, Славин смог легко выстроить логическую цепь, включавшую в себя три звена. Странные сны, исчезновение (вернее, дезертирство) землян и пресловутый Храм Матери.
Эти соображения спецагент не преминул поведать диктофону, после чего стал обдумывать дальнейшие действия. Его первой мыслью было сообщить военным о встрече с Рамиресом. Однако Славин почти сразу отказался от этой затеи, сочтя ее бесполезной.
Он подумал, что военные предпочтут держаться прежней линии — даже услышав «добрую весть». Хоть похитили землян, хоть они сами ушли — для «людей в погонах», для их своеобразного мышления, это было не столь важно.
В конце концов, кто гарантирует, что новый десант, высаженный хотя бы для эвакуации Рамиреса, тоже не исчезнет… вернее, не захочет «добровольно уйти»? Никто. Да и сам тезис о «добровольности»… Как-то неправдоподобно он звучит — особенно в связке с навязчивыми лоранскими кошмарами. И с Храмом Матери — тоже.
Факт оставался фактом: на Лоране имело место загадочное явление, послужившее причиной заварки всей этой каши. И пока это явление остается загадочным, детали были не важны. Хоть похитили земных космонавтов и десантников, хоть мозги промыли, хоть они сами заразились какой-то местной болезнью… Все это при данном раскладе не имело значения.
С другой стороны, за неполные сутки пребывания на Лоране, Славин все же продвинулся по пути к разгадке. Во-первых, у него не осталось сомнений во взаимосвязи пропажи-дезертирства с пресловутыми кошмарами. Во-вторых, связь вышеупомянутых кошмаров и Храмов Матери рождала в голове спецагента одну любопытную версию. И Славин был полон решимости ее отрабатывать.
Суть же этой версии состояла в следующем. Большинство жителей Лораны действительно было безобидно и миролюбиво. Ко всем странностям, творящимся на их родной планете, эти люди и впрямь были непричастны — и даже имели к ним врожденный иммунитет.
Другое дело, что большинство, по большому счету, ничего не решает — никогда и нигде. Даже на Земле с ее «всепланетарной демократией» существует понятие «элиты» — политической, экономической, интеллектуальной. Она-то и принимает решения за все человечество; принимает — но подает его в нарядной подарочной упаковке. Подает вышеназванному «большинству» как конфетку — и не важно, из чего сделанную.
На Лоране, на первый взгляд, ничем подобным и не пахнет. Здесь нет войн — следовательно, нет и необходимости в штыках. А коли нет штыков, то нечем подпирать трон… равно как и президентское кресло. Ни участники 32-ой межзвездной, ни лично Славин, не обнаружили на планете никаких признаков власти. Ни полиции, ни судов, ни бюрократов. Но означало ли это, что Лорана — воплощенная мечта анархиста? Что люди на ней живут исключительно, как им вздумается?
Нет, и еще раз нет.
По долгу службы Славину доводилось бывать в так называемых «городах анархии» — или «вольных городах». На Земле, с ее бесконечной чередой мятежей, всегда находилось место хотя бы для нескольких таких городов. Где полиция была разгромлена, администрация бежала, а население оказалось предоставленным само себе.
Славин все видел «живьем» — каково это. Видел «человеков разумных», за считаные дни превратившихся в диких животных. Видел стаи двуногих хищников, обнаглевших от безнаказанности и одуревших от вида крови. Видел вчерашнего офисного клерка — доселе не обидевшего и мухи, но вынужденного убить за банку консервов. И соседей, вцепившихся друг другу в глотки, тоже видел.
Все это, повиданное в «вольных городах», не имело ничего общего с мирной лоранской идиллией. Ибо, в последнем случае, отсутствие официальных властей и писаных законов было с успехом компенсировано. Чем — конечно же неписанными правилами, всевозможными обычаями, традициями и тому подобным. Источником же всех этих неписанных правил в значительной мере служит религия.
Нечто подобное имело место и на Земле — в частности, в средневековой Европе. Тогда, в условиях номинального характера государственной власти и произвола «удельных князьков», именно религия служила своего рода «цементом» для общества. Духовенство же, в свою очередь, превратилось в элиту общества, отодвинув дворян и королей на задний план.
Правда и те времена не были для священников безоблачными. Упоминавшиеся выше короли и дворяне отнюдь не всегда мирились со своим подчиненным положением. Нередки были проявления инакомыслия и в самой Церкви. И, тем не менее, власть Святого Престола длительное время казалась непоколебимой. Еретиков жгли на кострах, а против непокорных правителей устраивались так называемые «крестовые походы». В них подбивались участвовать все, кому не лень — в надежде на отпущение грехов, а также на богатую добычу.
Ситуация изменилась, когда на смену «лоскутному одеялу» из мелких феодов пришли крупные государства. С законами, но главное — с отнюдь не номинальными правителями. Которые не намерены были терпеть чье-либо главенство над собой. Некоторые из них даже покровительствовали еретическим течениям; последние, благодаря этому, со временем превратились в «государственные религии».