Когда-то в низовье долины была деревня. Но в этих местах надо выбирать: либо-либо. Если в горах живешь, то, стало быть, и живи как горец. А если живешь на равнине, то у тебя совсем другая жизнь и ничего общего с жизнью в горах у нее быть не может. Жители Страшница — так называлась деревня — разъехались: кто в Шайфлинг, кто еще дальше, в большие города. В долину ни один не пошел. Здешний народ давно смекнул, где легче живется. Ничего теперь от Страшница не осталось, только нестройный ряд деревьев справа от дороги. А само место называть стали Страшницкой пустошью. Иногда возницы отдыхают здесь перед первым подъемом. Дорога отсюда долго тянется вверх по склону. По всей своей ширине долина тут усеяна крупными обломками скал. По преданию, забросил их сюда мощный горный обвал. Ученые подтвердили недавно, что так оно и было. Каждую неделю на Страшницкой пустоши устраивается небольшой базар. Только чем сильнее развивается промышленность на равнине, тем больше теряет базар свое прежнее значение. Торгуют на базаре дровами, деревянными игрушками, плетенками, целебными травами и овечьей шерстью. Из верхних деревень на базар почти никто не ходит. Через год-другой привычка вовсе утратит свою силу, и базара не станет. Совсем недавно закрылась здесь маленькая винокурня, а ведь раньше она одна лишь и торговала постоянно на Страшницкой пустоши.
От Шайфлинга до Поглича — первой деревни в долине — добираются часа за два. Миновав обломки скал, разбросанные обвалом, дорога то медленно поднимается вверх по склону, то спускается на дно долины. Тут ручей пропадает, уходит в землю. Чтобы преодолеть заслон из обломков скал и пробить себе путь, силенок у него не хватает, вот он и пустился на хитрость, проточил подземное русло. Отсюда к верховью долина все сильнее сужается. С круч свисают темные ветки кустарника. Ни человека здесь не встретишь, ни зверя. Стоит из темноты теснины увидеть огоньки Поглича, как ноги невольно ускоряют шаг.
Самый большой трактир на всю долину находится именно в Погличе. Впрочем, это просто забегаловка, где торгуют в розлив пивом с шайфлингского пивоваренного заводика. Свободных мест в трактире по вечерам не бывает. Если уж лесорубы решили пойти в трактир, то идут они в Поглич. В Санкт-Себастьяне трактир куда меньше, и, за исключением тех дней, когда в Санкт-Себастьян приезжает Гольц, народу там бывает мало. Да и поймешь разве, почему одно место народ любит, а другое нет. Во всяком случае, Поглич самая богатая деревня в долине, оттого что в здешний трактир несут больше всего денег. А может быть, все дело просто в том, что люди из других деревень не хотят отставать от погличан, потому и идут в этот трактир. Только из Раттена да Оучены никто в трактир не ходит. Уж больно там люди бедны. Трактир стоит без ремонта не один десяток лет. Арендатор считает, что и так сойдет: народ-то все равно валом валит. В пьяных здесь впрямь недостатка никогда не бывает. Особенно худо в праздники, когда возвращаются парни из больших городов и из Шайфлинга. Прямо плакать хочется, когда видишь мертвецки пьяных парней, вываливающихся из трактира. То и дело вспыхивают жуткие драки. Чуть не каждый год после драк кто-нибудь умирает. Но жандармерия вмешиваться не хочет. Сидит себе в Шайфлинге, и на всю долину нет у нее ни одного поста. Наверное, ждут, пока произойдет настоящее убийство.
Зажатая бурыми скалами, деревня вытянулась в длину. Дома стоят справа и слева от дороги, будто их нанизали на нее. Метров сто занимает деревня, не больше. Сразу за домами — скалы. Места остается ровно столько, чтобы ручью протиснуться. Каждый год селение заливают грязевые потоки, в которых часто гибнут люди. Зажиточна деревня, но и жизнь в ней сурова. Суровы люди, сурова природа.
Расставаться с Погличем не жалко. Вид у него неприглядный. Дома сколочены кое-как. Если доска отстает от стены, то поверх просто прибивают другую. В теснине очень влажно, поэтому все тут гниет и ржавеет. Приезжают в Поглич те, кто хочет разбогатеть. Большинство пришлых так и остаются нищими, ютятся по грязным каморкам впятером-вшестером, но от мечты о богатстве не отказываются. Люди эти корыстны и злы, ради богатства они готовы даже на преступление.
Теснина тут настолько узка, что солнечные лучи почти не доходят до дна ущелья. Подняв голову, видишь лишь тонкую полоску неба. Облака и птицы слишком далеки, чтобы хоть чем-то быть причастными к жизни деревни. Здесь, в этой мрачной расщелине, люди живут точно мыши, хоть и притворяются, будто ночь для них сменяется утром. Мыши-то оказались хитрее, сделали ночь своим днем. Скальные породы различны по твердости, от этого в них образовались многочисленные пещеры, которые погличане приспособили под кладовки. В начале и конце деревни на целые километры тянутся лесные склады. Здесь собирают и сортируют спущенные с гор бревна, готовя их к отправке в Шайфлинг. Погличане наживаются на посреднической торговле. Только на что им деньги? Эти люди тупы, и нет у них цели.
Вверх от Поглича дорога идет по дикой местности. Никакого жилья поблизости нет. Справа и слева от дороги заболоченный смешанный лес, который почти ни на что не годится. Растут в нем по большей части ольха, чахлый ясень да ель. Почва тут сырая, зыбкая, оттого и стволы у деревьев тонкие, худосочные. В дело такая древесина не идет. Ну, а если не думать о пользе, то лес этот радует тишиной и теплым солнечным светом. Зимой, когда болота замерзают, погличане устраивают в лесу охоту облавой. Дичи здесь тьма-тьмущая. Добычу загонщики сваливают в груды, и лежит она на снегу, истекая кровью. В сторону с дороги сойти можно только зимой, но и тогда болото да переходящий в густой подлесок луг для людей опасны. Каждый год дорогу приходится гатить заново, укладывать для надежности тысячи новых жердей. Однако болото бездонно. Из года в год кидают в него жерди, и все-таки каждую весну гать почти исчезает. Возницы ненавидят этот участок пути. Да и кто станет любоваться нежным маревом над болотом, зная, сколько людей погибло тут на строительстве дороги, на волоке леса или на охоте?
Пройдешь еще часа полтора, и лес начинает постепенно сменяться сырыми, заболоченными лугами. Теперь становится видно, как широко здесь распахнулась долина. В Циртенской котловине она насчитывает до шести километров в поперечнике. Вокруг котловины стеной поднимаются мощные гребни. Глядишь на них, и как-то не верится, что Оучена вообще существует. Перед громадами гор вовсе не чувствуешь себя героем, они вызывают лишь страх. Ветер, набравший сил над котловиной, бьет путнику прямо в лицо, откидывая со лба волосы. Вывернутые с корнем деревья говорят о том, насколько свирепы бывают здесь бури. Надо всем этим краем из неясной дали поднимается солнце.
Посреди котловины возвышается колокольня. Циртенская церковь самая большая в долине. Церковка в Санкт-Себастьяне больше похожа на часовню. Там и священника-то нет. А в верхних деревнях и в Погличе церквей сроду не было. Только и в эти две церкви народ не ходит, и стоят они пустые. Епархиальные власти хотели было вовсе отозвать священника, но не решились, видно, трогать старика, которому давно перевалило за восемьдесят. Просто слеза прошибает, когда видишь, как во время воскресной службы он смешно и беспомощно размахивает руками, обращаясь еле слышным голосом к немногочисленным прихожанам. Говорит он при этом о Вечной жизни, а надежд на нее не больше, чем света от тощих свечек на алтаре.
Земля в Циртенской котловине более или менее сносная. Правда, растет здесь только овес да картофель. Пробовали сеять озимые, но пришлось от этой затеи отказаться. И все-таки земли тут самые лучшие по всей долине. Почти все циртенцы крестьянствуют, редко кто из них уходит на лесоповал.