Звуки.
Сначала был только звон в голове, но потом Джеймс различил шорохи вокруг себя. Биение сердец. Стук, громкий, подобный барабанному бою, от него хотелось сжаться и закрыть уши руками, чтобы не оглохнуть, но стоило дернуться, как запястья обожгло болью, и только теперь юноша понял, что его руки были скованы цепями. Их звон набатом разорвался в черепе, заставляя взвыть от нового приступа боли, а вдогонку к этому шуму одновременно расцвели другие звуки. Огонь на фитилях свечей ревел подобно оголодавшему льву, а шум пламени в факелах так и вовсе, казалось, намеревался уничтожить все вокруг себя. Где-то высоко сотнями лапок перебирали пауки, касаясь своих паутинок со старательностью кузнецов, выковывающих новое оружие, писк мышей, возомнивших себя верховными хищниками этого мира, наполнял сознание, а биение живых сердец отдавалось в голове неровным вибрирующим гулом.
Запахи.
Они накрыли плотной пеленой, пытаясь просочиться сквозь марево зловония ладана, и вот уже можно было ощутить мышиный помет и запах гари, грязи и пыли, запах масел и дерева, давно сгоревших благовоний и талого воска.
Глаза открывать было страшно.
Джеймс забился в угол, прижался к каменной стене, натягивая прочные цепи почти до предела, чтобы спрятаться от набросившегося на него обезумевшего мира, решившего увеличить свое влияние по максимуму и раздавить несчастного человека, раскатать его тонким слоем по холодному полу.
Биение этих сердец было намного более гулкое и тяжелое, Джеймс даже не сразу понял, что этот звук гораздо ближе, чем те, что он слышал до этого. Он слышал шаги еще с улицы. Подошвы тяжелых ботинок стучали по каменной разбитой дорожке, чавкали на промокшей земле и определенно приближались.
Люди.
Кровь и плоть. Пот и порох. Они воняли и притягивали. Еще не вошли в клетку к Джеймсу, а он уже слышал, как бурлит их кровь, пытаясь поспорить шумом с течением горных рек.
— Бедное дитя. Как давно его обратили? — сиплый голос мужчины средних лет.
— Ночью. Мне удалось отогнать тварь, но паренька спасти не удалось, — этот голос был моложе, но от него веяло какой-то странной опасностью.
— Что? Тогда почему он в церкви?!
— Создатель придет за ним. Так будет гораздо проще, чем искать эту тварь по всему городу, если он еще здесь.
— Использовать новообращенного таким образом… Право же, тебе стоило сразу освободить его от этого греха, еще как только он открыл глаза.
— Освобожу. Его душа еще не омрачена грехом убийства, он — жертва. И это будет его искуплением.
Шаги стали невыносимо громкими, и Джеймс зарычал, чувствуя, как от запаха теплой крови острые зубы колко упираются в нижнюю губу.
Только сейчас юноша понял странную, пугающую и непривычную вещь. Он чувствовал страх, все быстрее переходящий в панику. Ощущал его холодные липкие пальцы на своей коже, противную тяжесть в животе, но сердце…
Он не слышал собственного сердца. Не чувствовал, как оно должно было бы бешено биться в груди, пытаясь проломить ребра. Не слышал его пульсации в висках.
Джеймс резко открыл глаза и едва не ослеп от света всего лишь нескольких горящих на алтаре свеч. Они пылали так ярко, что можно было различить структуру этого света, каждую его линию, наполненную множеством оттенков, и каждый из них резал глаза, наполняя тело страшной болью. Джеймс не узнал собственного голоса, который больше походил на жуткое шипение змеи, которую живьем бросили на сковородку с раскаленным маслом. Он весь выгнулся, тяжело задышал, чувствуя, как медленно унималась боль, стоило только перестать смотреть на проклятый свет.
Юноша крепче вжался в холодную стену и опустил взгляд на свою грудь, с ужасом увидев прорванную пулей ткань и успевшее засохнуть пятно крови у самого сердца.
— Черт, — прошептал Джеймс и рванул цепи, пытаясь прикоснуться к ране, боли от которой он, как ни странно, не чувствовал, и совсем забыл о шагах незнакомцев и их разговоре.
— Как он вообще может здесь находиться?
— Он не до конца обращен. У него еще есть шанс на спасение.
— Только не говори про твои серебряные пули и колья.
— Это на случай, если он начнет сопротивляться. Но пока он не попробовал крови, он не сильнее человека и даже может находиться в церкви, пусть святые стены причиняют ему некоторые… неудобства.
— Сколько раз ты делал подобное?
— Слишком мало.
Джеймс замер, уставившись невидящим взглядом в пол, покрытый каменной плиткой. Дышал глубоко, словно принюхиваясь. Все мысли о странности и боли накрыло пеленой голода, который лишь усиливался с каждым шагом приближающихся людей.
Он чувствовал горячую кровь в их венах, а биение их сердец оглушало. Юноша невольно облизнул губы, зацепив языком острые, словно бритва, клыки. Он уже чувствовал, как сорвется с места и вопьется ими в горячее тело, разрывая кожу, мясо и жилы, прокусывая артерии и напиваясь живительной кровью.
— Боже, он выглядит ужасно.
— А ты чего ожидал?
— Не знаю. Прежде не видел новообращенных.
— Не подходи ближе — кинется.
И, кем бы ни был этот мужчина в черном плаще, он определенно был прав. Джеймс кинулся на подошедших, даже не отдавая себе в этом отчета, и испугался собственных действий, только когда цепи впились в запястья, не позволяя сдвинуться с места, продолжая удерживать руки у самого пола, прикованными к кольцу, вмурованному в прочный камень.
«Тише. Спокойнее. Веди себя смирно. Дождись меня».
Джеймс резко вздрогнул и заозирался по сторонам, превозмогая боль от света и образов святых, изображенных на искусных витражах, на которые невозможно было смотреть, не боясь лишиться зрения. Но так и не увидел нигде даже тени Майкла, хотя отчетливо чувствовал его присутствие, словно он был совсем близко, а его голос все еще призрачным эхом окутывал сознание.
— Прошу, успокойся. Ты не виноват в произошедшем.
— Я знаю Вас! — хрипло выдохнул Джеймс и гневно уставился на того мужчину, что столкнулся с ним недавно на улице и предупреждал не ходить к Майклу.
— Меня зовут отец Николас. И я спасу тебя. Обещаю, — доверительно и заботливо произнес мужчина и опустился на корточки, чтобы оказаться со скованным шотландцем на одном уровне.
— Странное же у Вас понятие о спасении, — совсем по-животному прорычал Джеймс, вновь чувствуя, как его сознание алыми волнами заливает голод и жажда крови, но этот приступ пропал так же внезапно, как и появился. И отчего-то Джеймсу показалось, что что-то внутри него сдерживает этот порыв, будто сильная рука хозяина, удерживающая на цепи рвущегося в бой волкодава.
— Не нежничай с ним, — распорядился мужчина в плаще и широкополой шляпе.
— Он скован и не причинит вреда. И я не хочу, чтобы он считал нас врагами.
— Тогда зачем вы похитили меня? — Джеймс склонил голову на бок и уселся поудобнее, уже начиная привыкать к тому, что все тело сковывала боль. Он старался не смотреть на огонь свечей, дышать как можно реже, боясь, что его вывернет наизнанку от едкого запаха церковных благовоний, которые, как кислота, разъедали его легкие изнутри.
— Чтобы уничтожить большее зло и очистить этот мир от очередной ночной твари, — ответил мужчина в шляпе и подошел ближе к пленнику, глядя на него сверху вниз холодным взглядом. Джеймс промолчал и волком продолжал смотреть на мужчину, слушая пульсацию его крови в венах.
— Ты ведь даже не в курсе, с чем столкнулся, бедное дитя, — мягко, с сожалением произнес отец Николас и слегка похлопал себя указательным пальцем по губам, обращая внимание Джеймса на его заостренные клыки, о которых юноша пока старался не думать вовсе. — Тот мужчина, к которому ты ходил, — исчадие ада. Демоническая тварь в облике человека. И он проклял тебя. Но мы это исправим.
— Что за бред…
— Хватит с ним болтать, — тихо произнес мужчина в шляпе, и теперь Джеймс заметил, что он успел отойти к окну и внимательно смотрел на небо, которое заволокли плотные грозовые тучи, сверкающие молниями. Они впитывали в себя солнечный свет, покрывая землю холодным мраком, грозно разражались утробным громом, готовые разорваться настоящим ливнем.