Лутвей слушал. Он уже почти поверил словам девушки.
— Но я-то вряд ли почувствую себя счастливым, зная, что ты думаешь обо мне, живя в какой-то каморке. Я не хочу, чтобы ты оказалась бог знает где.
— Да я и не окажусь, не бойся, Луду. Неужели ты так мало в меня веришь. Ты ведь сам сказал мне однажды, что я очень похожа на жену, только ребенка недостает.
— Да, сказал, но — кто знает. По правде говоря, ты девица отчаянная.
— Нет, Луду, за меня ты можешь быть спокоен.
— Но я не могу быть спокойным, по крайней мере, пока ты одна.
— В таком случае я выйду замуж.
— За кого? За этого слесаришку?
— Не все ли равно, хотя бы и за него.
— Это было бы ужасно!
— Тогда за кого-нибудь другого.
— Неужели тебе безразлично, за кого выходить.
— Да, пожалуй. Главное, чтобы ты успокоился. А у меня жизнь уже позади, по крайней мере, так мне кажется.
— Тикси, моя милая, несчастная Тикси!
Молодой человек погладил руки девушки.
— Может быть, ты уже присмотрела кого-нибудь другого?
— Не знаю… может быть, найдется.
— Значит, у тебя еще кто-то есть!
— Может быть, и есть.
— Могу я спросить — кто?
— Лучше, если бы ты не спрашивал.
— Но я хочу знать, я не могу иначе.
— А если это тебя опять расстроит.
— Ну и что с того, главное, чтобы я знал.
— Нехорошо быть таким любопытным.
— Неужели ты даже сегодня не можешь удовлетворить мое любопытство?
— Оставим это, прошу тебя.
— Я тоже прошу.
— Дорогой Луду, не надо этого касаться. Позволь мне помолчать, уткнувшись головой в твои колени, позволь мне забыться, может, это уже не повторится никогда. Мне так хорошо у твоих колен, мой Луду. Я навсегда запомню эту минуту, где бы я ни была. Буду помнить, что я люблю только тебя, буду думать о нашей любви.
— Неужели так трудно сказать? — настаивал молодой человек.
— Да, а почему, и сама не знаю.
— Скажи все же, я так хочу.
И девушка прошептала, прижимаясь щекой к колену молодого человека:
— Мерихейн.
— Что?! Мерихейн?!
Лутвей приподнял голову Тикси и недоверчиво посмотрел в ее заплаканные глаза.
— Да, — ответила девушка лишь движением губ.
— Он уже говорил с тобою? — спросил Лутвей возбужденно.
— Ты опять сам себя дразнишь. Я просила тебя не спрашивать, а ты никак не отстанешь.
— Никого я не дразню, просто хочу знать, говорил он уже или нет.
— Ничего он не говорил.
— Откуда же ты это знаешь?
— Ничего я не знаю.
— Тогда зачем ты говоришь?
— Ты так настаиваешь, что мне приходится говорить.
— Я никогда не заставлял тебя лгать.
— А я никогда и не лгала.
24
Идиллическое настроение молодых людей словно ветром сдуло. Тикси поднялась с пола и сидела в полной растерянности. Лутвей несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, затем сел рядом с девушкой.
— Скажи-ка наконец, моя милая, что за комедию ты сегодня ломаешь? — начал молодой человек. — На душе у тебя что-то есть, в этом, пожалуй, не приходится сомневаться. Только ты с помощью всяких ухищрений так и норовишь увильнуть в сторону. То у тебя ребенок, то у тебя слесарь и ребенок, теперь уже Мерихейн, может быть, скоро и к Мерихейну ребенок прибавится?
— И прибавится, — ответила девушка; слова молодого человека ее задели.
— Ну, разумеется! Хотел бы я знать, а у ребенка тоже будет такая же блистательная макушка, как у его отца?
— Макушка у Мерихейна пока что еще не блестит.
— Ах, еще нет? Но скоро будет.
— Скоро у всех будет.
— И ноги колесом, как у еврея-жестянщика?
Девушка не ответила.
— Может быть, ты мне наконец скажешь, где в твоих словах правда, где ложь? — настаивал молодой человек.
— Ничего я больше не скажу, все равно ты мне не поверишь и в покое меня не оставишь.
— Если скажешь, оставлю.
— Не оставишь, я знаю, ведь я тебя не первый раз вижу. Предела твоему любопытству нет.
— Не болтай ерунду, и сама не знаешь, что говоришь.
— Нет, знаю.
— Ну как, не скажешь?
— Это бесполезно.
— А если я поклянусь, что поверю и оставлю тебя в покое?