И, глубоко вздохнув, старуха присела на табурет. Две крупные слезинки медленно покатились по ее желтым, впалым щекам.
Оба помолчали. Старуха жалостным взглядом посматривала то на пол, то на старика. Кошка, побродив по комнате, подошла наконец к старухе, посмотрела на нее и, издав вопросительное «мяу», вскочила старухе на колени.
— Мяукай, мяукай, скоро останемся вдвоем, третьего-то с нами уже не будет! — сказала старуха.
— Что уж так сильно печалиться, все там будем, один раньше, другой позже, — заговорил Матс. — Кому мы, старики, нужны! Молодым мы только помеха, так и смотрят, чтоб мы убрались поскорее. Ничего мне не жалко, только тебя жалко, старая. Об одном беспокоюсь — как ты будешь жить без меня.
— На все воля божья, бог обо всех заботится, позаботится и обо мне, горемычной. Кто знает, долго ли и мне жить осталось, я ведь уже говорила. Скоро, наверное, вслед за тобой отправлюсь. Скажу, чтобы на кладбище оставили место рядом с тобой, вот мы там и встретимся.
И они действительно скоро встретились. Матс умер через три дня. Старуха одна бродила, как тень, вокруг лачуги еще до Мартынова дня[1], а потом отправилась вслед за своим дорогим стариком, которому она, наверное, в течение всей жизни ни разу не сказала «милый» или «дорогой».
Место их вскоре занял новый бобыль[2] с молодой женой и кудрявым сынишкой. О стариках скоро забыли, а ведь и они прожили свой век и были когда-то молоды. Был и у них когда-то маленький сынок, который так весело играл, так звонко смеялся.
Однако новому обитателю хибарки не так везло, как Матсу, вовсе не так: в лачуге на Мяэтагузе удача умерла вместе с Матсом. Она умерла вместе с теми приметами и приемами, которые Матс унес с собой в могилу. Поэтому у нового бобыля нет ни лодки, ни ружья, ни рыболовных снастей. Он как-то завел себе удочку и пошел с ней на реку, но домой вернулся с пустыми руками: удочку свою он словно в колодец опустил, так и проторчала она в реке зазря. Только осенью он, как Матс, таскает на спине с болота сено в мешке, перевязанном лозой, таскает, сгорбившись, как и Матс, и шагает, отдуваясь, по протоптанной Матсом тропинке.
1901
Перевод Эугена Ханге.
Смерть дедушки
Однажды утром дедушка не встал с постели. Когда невестка спросила его, что с ним, он ответил:
— Ничего.
— Отчего же ты не встаешь? — снова спросила невестка.
— Помирать собираюсь, — ответил дедушка.
— С чего тебе умирать, если ты ничем не болен?
— Там видно будет.
— А кто же сплетет корзинку из прутьев, которые ты вчера принес из лесу?
— Прутья… — пробормотал дедушка и помолчал немного. Потом сказал: — Прутья положите со мною в гроб.
— Не собираешься же ты и на том свете корзины плести? — засмеялась невестка.
— А чего там еще делать, — заметил дедушка.
— Тебе и отдохнуть не мешало бы, — сказала невестка, поднялась со стула и вышла, как будто у нее было какое-то спешное дело.
2