В чужой душе не сыщешь правды,
Ловить он может только взгляды,
Которым не понять того,
Чего хотеть им от него.
И свет ложится на глаза,
И смотрит вдаль его душа,
И та игра теней внутри –
Лишь порождение зари
Той правды чувства, но она
Совсем уж не о нём самом,
Она безмолвно холодна.
И одиночество вдвоём,
И все блужданья в бытии,
И боль от адской их игры –
Вот что она, и потому
Здесь нет исхода одному,
Исхода одному ему.
И этой правды отрицанье
Смиряется стремленьем в знанье,
К его неописуемым просторам,
К его невысказуемым словам,
К его недосягаемым брегам,
Которые нельзя окинуть взором,
Но между коими вдруг чувство затесалось,
Без разрешения, конечно же, осталось,
Ведь чувства – ложь,
Ты в ней таких же не найдёшь.
Он отрицал свою любовь
И тут же создал чувство вновь,
Его ведь нету без неё,
Пуста тогда душа его,
Когда в ней видно только то,
Что нужно лишь для одного.
Опять любовь,
Извечный зов
Из всех основ
И бытия,
И лишь себя
Завлечь готов
В смиренье дня.
Период смирения
Куда его глаза сокрыться могут,
Куда им обратить свою тревогу,
Куда ему идти с своей любовью,
Когда она омыта свежей скорбью,
Куда он сможет обратить её?
Сейчас никто уж не поймёт его.
Он осознал – одно ведь чувство
Есть у него, которое искать
Вовне – не более чем сладкое безумство,
Души стремление страдать.
Но уж прошли все неуместные порывы,
Прошло безумие души,
И в пустоту не надо слать призывы,
Лишь надо успокоиться в тиши.
Смириться с тем, что буря ощущений
Понятна только тем, кто в ней живёт,
И только тем способна дать прозрений,
Кто с ней свой путь не узнанным идёт,
Нет, не создав, не будучи способным
Создать каких-либо преград для ней,
Окидывая взглядом лишь безмолвным
Руины собственных страстей.
Какое вдруг смущенье может
Затронуть глубину души?
И совесть здесь её не гложет,
Лишь затаившися в глуши,
Она пытается чего-то
Вскормить в спокойствии своём,
Ища единого оплота
В словах, исторгнутых былым огнём.
Здесь может он себе позволить
Наивный лепет сладких снов,
Веленьям чувств не прекословить
И избавляться от оков
Сего безликого томленья,
Не глядя на возню людей,
Не слыша предостереженья,
Вверяясь чувству становленья,
Поняв, что этот мир ничей.
Зачем идти теперь куда-то?
Зачем тех призраков немых
Вдруг осознал себе он внятно?
Зачем из них он сделал стих?
И почему теперь возможно
Понять ответы на вопрос:
Так просто это или сложно,
Когда душою к ней прирос?
Но пониманье это мало
Даёт что счастью, потому
Оно давно уж растеряло
Всё к созиданью своему.
Поняв обыденность трагедий,
Происходящих в мире сём
С гнетущей лёгкостию интермедий,
Спастись возможно лишь вдвоём.
Смиренье промежуточно, ведь всё же
В нём не найти, что держит жизни суть,
Лишь созиданье в избавлении поможет
Ему продолжить до конца сей путь.
Период избавления
Пройдя круги
(Всего лишь три),
Возможно взглянуть
На собственный путь,
И всем рассказать,
Как личностью стать.
Всё было так, а не иначе,
Зачем скрываться от себя?
Ты сам сказал себе, что значит
Живое чувство для тебя?
Всё было так, не отвергая
И не испытывая вновь,
Застывши пред вратами рая,
Ты предпочёл ему любовь.
Она погибла, чтоб вернуться,
Теперь ты должен оглянуться,
Простить себя, простить её
И ощущение своё,
Не отвергать былых решений
И не оставить размышлений,
Облечь их в слово, камень мысли,
Где чувство сыщет новой жизни.
И чтобы не ушло совсем,
Не обернулось вдруг ничем,
Не заслужив такую гибель,
Ты должен дать ему обитель
В строках, нещадно расточая
И заполняя их до края
Собой, любовью
Счастьем, болью,
Лишь тем, что было, тем, что есть,
Что ты желаешь превознесть
Превыше жизни, выше власти
Туманящей рассудок страсти
И положить им тут конец,
Терновый ли, лавровый ли венец.
Судить себя не надо осторожно,
Тебе на то не стоит тратить сил,
Ведь понял ты, всё просто, а не сложно,
Когда в словах ты, наконец, любовь убил,
Когда её своею сделал
В весёлой стройности слогов,
Когда ты нам о ней в поэзии поведал,
Себя спасая от оков.
Всё было – вот тому порука,