Регина Марковна билась изо всех сил, пытаясь собрать всех актеров «на точки». Измученное лицо Регины Марковны было цвета того самого красного чемодана, который оказался так необходим Егору Мячину в сцене первого появления Маруси на колхозной площади.
— Где Будник? — надрывалась Регина Марковна. — Где Гена? Кто его видел?
— Он, кажется, к себе ушел, — испуганно прошептала гримерша Лида, белыми пухлыми пальчиками взбивая на лбу кудряшки.
— К себе? Он совсем охренел?
Будник лежал на кровати, отвернувшись лицом к стенке, и на шумное появление Регины Марковны никак не отреагировал.
— Это как понимать? — обмахиваясь платком, спросила Регина Марковна.
Народный артист глубоко вздохнул, но ничего не ответил.
— Геннадий Петрович, вы что? Охренели? — вежливо удивилась Регина Марковна. — Вы почему улеглись отдыхать в рабочее время?
Будник упорно молчал.
— Гена! — взревела она наконец. — Ты слышишь меня? Что с тобой?
Народный артист вдруг привстал на кровати.
— Регина! Я понял всю правду! Она мне открылась!
— Какую еще, к черту, правду, Геннадий?
— Я понял, что работаю старыми штампами и совершенно не подхожу для своей роли! Это молодое кино! Это новаторское кино! Оно, можно сказать, грозит утереть всем носы в Голливуде! А я? Я — старье, я только все порчу, Регина!
— Иди, Гена, в жопу! — устало сказала Регина Марковна. — Пусть с тобой режиссер разбирается!
И хлопнула дверью с досады.
Через пять минут в комнату Будника ворвался Егор Мячин.
— Геннадий Петрович! Вся группа вас ждет!
Будник замотал головой.
— Клянешься, что скажешь как есть?
— Что «как есть»?
— Нет, ты поклянись мне сначала, Егор! Потом я задам свой вопрос.
— Не буду я клясться! — набычился Мячин.
— Тогда не спрошу.
— Ну, ладно. Клянусь!
— Ведь ты меня не по собственной воле пригласил на роль Михаила? Ну, правда, Егор!
— С чего вы вдруг взяли?
— С чего я вдруг взял? А помнишь, как ты мне сказал на поминках? Что ты в свои фильмы меня не возьмешь?
— Геннадий Петрович! Я вас очень прошу: забудьте вы о моих словах! Я пьян был, я сам их не помню!
— А я очень помню, Егор!
— Ну, ладно! Простите меня. Я дурак.
— Я с этим не спорю, — вдруг тихо и ласково сказал народный артист. — Но мне подтверждение нужно, Егор. А то я себя самого разлюблю, и тут уж такое начнется, Егор! Такое начнется, что ужас! А лучше сказать: ужас, ужас! Вот так.
— Клянусь вам, что мы только вами и держимся, — сказал Мячин и всмотрелся в порозовевшее лицо Будника. Прежнее выражение благодушной уверенности возвращалось на это лицо, как солнце, внезапно застланное тучей, плавно и добродушно возвращается обратно на поляну.
— Да, надо спешить, — деловито сказал Геннадий Петрович, поднимаясь с кровати и приглаживая волосы перед настенным зеркалом, — а то мы с тобой что-то здесь заболтались.
Прямо к съемочной площадке подкатила служебная машина, из которой спокойно, слишком уж спокойно и сдержанно, вышли Инга и Виктор Хрусталевы. Таридзе подошел к ним первым и крепко обнял Хрусталева:
— Я знал, что так будет!
— Он от нас удрать хотел! Думал, ему там, в тюрьме, работенку предложат полегче! А от нас не удерешь! — засмеялся Кривицкий.
Гримерши и осветители обступили приехавшую парочку, заахали, заохали, начали трясти Хрусталеву руку, обнимать Ингу.
— Смотрите, Инга Витальевна, а он у вас даже и не похудел! — воскликнула гримерша Лида. — Или вы его уже успели в ресторан завезти?
— Дома накормила, — с вызовом ответила Инга. — Мы успели домой заехать.
Марьяна стояла в стороне, не подошла, не произнесла ни слова. Хрусталев нашел ее глазами, помедлил немного и вдруг решительно направился прямо к ней.
— Мне тут успели рассказать, как вы меня пытались защитить, — сказал он, усмехнувшись и не глядя ей в глаза. — Я очень признателен. Но, право, не стоило.