По телефону, разумеется, ни о чем таком говорить нельзя. Значит, нужно ехать сразу на Кутузовский. Возле огромного красного дома она попросила шофера остановиться.
— Вот здесь. Я недолго.
Консьержка сфотографировала ее глазами и набрала по телефону номер.
— Ниночка Аганесовна! Пришли к вам. Мне как? Пропускать? Какая-то дама. Вы кто? — обратилась она к Инге.
— Да вы ж меня десять раз видели! — не выдержала Инга.
— А хоть бы и двадцать! Фамилия как?
— Хрусталева.
— Идите, — сурово сказала консьержка. — Обратно когда?
— Минут через десять. От силы пятнадцать.
Нина открыла ей дверь. Слегка располневшая, очень красивая армянка с синеватым пушком над верхней губой, сгущавшимся над углами рта.
— Ой, Инга! — Золотисто-карие глаза ее радостно вспыхнули. — Входите, входите!
— Нина, я по очень важному делу.
Нина мягко втянула ее в прихожую. Длинные серебряные серьги звякнули под тяжелыми волосами.
— Тем более: лучше в квартире. Хоть кофе-то можно сварить?
Инга опустилась на огромный диван, вытянула ноги и закрыла глаза. Сильно и очень приятно запахло свежемолотым кофе, потом немного подгоревшим сахаром и, кажется, ванилью. Нина, помешивая ложечкой черный густой напиток в маленькой позолоченной чашечке, вошла в гостиную. Инга открыла глаза ей навстречу, и мрачный, тяжелый их взгляд испугал Нину.
— Что? С Виктором что-нибудь?
— Он арестован.
Нина со звоном поставила чашечку на журнальный столик:
— Как так: арестован? За что?
— Ему предъявили обвинение в убийстве.
В двух словах рассказала все то, что знала сама. Нина слушала молча. Инга случайно взглянула в настенное зеркало и увидела два восковых женских лица: свое и Нинино. Ни в том, ни в другом не было ни кровинки.
— Я хочу поговорить с Сергеем Викторовичем, — выдохнула Инга. — Как мне найти его?
— Сейчас? До вечера не можете подождать?
— Не могу.
— Инга, родная! — в голосе Нины вдруг проступил сильный армянский акцент. — Я вам сразу должна сказать, что Сергей ничего не станет делать. Не будет он в это вмешиваться!
— Но сын же!
— Ах, Инга! — И Нина всплеснула руками. — Он ведь сразу испугается, что это отразится и на нем тоже! Разве вы не понимаете, как мы живем?
— Догадываюсь, — пробормотала Инга. — Но я все-таки хочу попробовать. Меня машина ждет внизу. Вы только скажите, как ехать. По Щелковскому?
— Доедете до развилки. Там будет знак, что дальше проезд закрыт. Но вы поезжайте. Увидите ворота с будкой. Это охрана. Скажете, что вам нужен Хрусталев. Ему позвонят. А я пока что его предупрежу. По телефону ничего объяснять не буду, нельзя.
В дверях они обнялись. Нина негромко всхлипнула.
— За Стаса все время боюсь, — шепнула она.
— Но Стасу же пять! Или нет? Уже шесть?
— Так что? Будет больше. Ну, с Богом! Удачи!
Весь их разговор занял не больше двадцати минут, но улица, только что вся ярко освещенная солнцем, потемнела, как будто уже наступил ранний вечер и все затаилось в предчувствии ливня. Доехали по Щелковскому до развилки.
— Дальше нам нельзя, — присвистнул шофер. — Секретный объект.
— Нам можно, — заверила Инга. — Его уже предупредили, нас ждут.
— Кого? — удивился шофер.
— Отца Хрусталева.
— Так он, значит, шишка? — Шофер с уваженьем мотнул головой.
Ворота. Секретный объект. Из будки выскочил молоденький солдат.
— Куда? Отгоните машину!
— Я к Сергею Викторовичу Хрусталеву! Его должны были предупредить!
— Машину сперва отгоните, — приказал солдат. — Сейчас позвонят Хрусталеву.
Через пятнадцать минут из проходной вышел ее бывший свекор. Увидел Ингу. Лицо его помрачнело.
— Ну, что там опять? Пойдем прогуляемся.
Дождь перестал. Они вошли в сумрачный сосновый лес. С лиловых иголок стекала вода, трава была ярко-зеленой, промытой. Инга рассказала об аресте.
— Паршин был алкоголиком. У алкоголиков часто случаются суициды.
— И чего от меня вы хотите? — внезапно перейдя на «вы», спросил он.
— Сергей Викторович! Он не виноват. Помогите ему!
— Раз не виноват, — подчеркнуто громко сказал Хрусталев, — то следствие выяснит.