Как же он, этот светлый луч, пробился? Куда цензура смотрела?
И здесь стоит обратить внимание на то, что цензорское разрешение на сдачу рукописи в набор (01.10.1956) от подписания в печать (26.11.1956) отделяют чуть более полутора месяцев.
Невелик вроде бы интервал, но в него, совпав по времени, поместились и народное восстание в Венгрии, и обсуждение дудинцевского романа в ЦДЛ, неожиданно превратившееся в триумф писательского вольнолюбия[63].
На экстренно собранной в ЦК встрече Хрущеву, еще недавно благодушно либеральничавшему, доложили:
Митинг в клубе писателей состоялся 22 октября. В этой связи напоминаю, что митинг в Будапеште <…> с которого начались события, состоялся именно 22 октября, в тот же час. И тут и там главную роль играли писатели. Трудно поверить, что не имел места сговор. Итак, налицо сговор антисоциалистических сил.
И, – продолжает свой рассказ Евгений Долматовский, вызванный на эту встречу как первый заместитель руководителя Московской писательской организации, – «Никита Сергеевич разбушевался»[64].
На первых порах младшие товарищи даже попытались его остудить. «Я думаю, что самым неправильным и самым грубым для данного момента было бы административное запретительство, но осуждать, а не влиять и не дискутировать по этому вопросу, это значит загнать болезнь внутрь, это значит надевать на такого рода авторов венок страдальца и мученика со всеми вытекающими отсюда последствиями», – примирительно заявил секретарь ЦК по идеологии Д. Шепилов на пятидневном совещании по вопросам литературы[65].
Но куда там! Конечно, фрондерски в ту пору настроенная редколлегия «Литературной газеты» вопреки воле своего главного редактора В. Кочетова еще в октябре сумела не допустить появления на печатных страницах заушательской статьи В. Дорофеева о романе «Не хлебом единым»[66]. И более того, восторженная рецензия Н. Жданова со словами, что «боевой, острый роман В. Дудинцева служит хорошую службу нашему обществу», даже успела 31 октября проскочить в «Труде», однако вся идеологическая свора уже сорвалась с привязи, и роман «Не хлебом единым», пока только его, стали рвать в клочья. В печати, в спешно принятом закрытом письме ЦК «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов», которое читали на партийных собраниях по всей стране[67]. Так что
люди, которые слушали это письмо или слышали о нем, в панике заговорили, что нужно ожидать повторения тридцать седьмого года, – из Уфы свидетельствует тогдашний студент-филолог Ромэн Назиров. – Еще летом или даже весной 1956 года друзья одного моего товарища говорили: «Эта слабинá временная. Скоро опять все начнется»[68]. Как в воду глядели[69].
Да и из‐за кордона пошли пугающие вести. Такие, например, как «Обращение российского антикоммунистического издательства „Посев“ к деятелям литературы, искусства и науки порабощенной России», где сказано:
Доводим до сведения писателей, поэтов, журналистов и ученых, не могущих опубликовать свои труды у нас на родине из‐за партийной цезуры, – что российское революционное издательство «ПОСЕВ», находящееся в настоящее время во Франкфурте-на-Майне, предоставляет им эту возможность. <…>
1. Редакции журнала «ГРАНИ», газеты «ПОСЕВ» и фронтовых изданий пропагандно-революционного характера принимают рукописи, подписанные псевдонимами.
2. Вышеназванные редакции, как и само издательство, обязуются немедленно перепечатывать присланные рукописи на своих пишущих машинках, чтобы уничтожить малейшую возможность установить личность автора по почерку или по шрифту машинки[70].
У страха – как перед подлинной опасностью, так и перед гневом самодержца – глаза велики. И удивительно ли, что ведавший в ЦК идеологическими отделами Д. Шепилов в мгновение ока переродился в злейшего врага дудинцевского романа. И удивительно ли, – как 13 декабря записал в дневнике А. Гладков, – что на участившихся встречах писательского начальства с партийным
Друзин, Кожевников, Прокофьев говорили о наличии «литературного подполья», о том, что в случае возникновения событий подобных венгерским писатели займут антипартийные позиции и проч.[71]
А «Литературную Москву» пока не трогали.
63
Как вспоминает Раиса Орлова, «билеты на обсуждение в клубе писателей распределял партком по строгим „номенклатурным“ спискам. <…> Мы остались после обеда и заблаговременно уселись на балконе. Зал заполнился задолго до назначенного часа, не одни мы ухитрились забраться досрочно. Долго не начинали. Снаружи шумела толпа, висели на окнах. Наконец, сквозь толчею пробрались Владимир Дудинцев, руководитель обсуждения Всеволод Иванов, редактор „Нового мира“ Константин Симонов. Они не могли войти в здание из‐за толпы, их провели через подвал» (
В номере «Московского литератора» от 3 ноября, где опубликован сбалансированно сдержанный отчет об обсуждении, помещена и эпиграмма А. Раскина:
66
Эту статью, – вспоминает Л. Лазарев, работавший тогда в редакции, – «нам раздали ее уже набранной, предупредив, что завтра будет обсуждение на редколлегии, в котором мы должны принять участие. Напечатать статью Дорофеева своей властью, минуя редколлегию и отдел литературы, Кочетов не решился, а может быть, надеялся, что на редколлегии выбьет „добро“ на публикацию. Но не тут-то было, участники обсуждения не склонны были поддаваться нажиму, осознавали, что вопрос решается принципиальнейший (
67
В список беспартийных писателей, допущенных к ознакомлению с этим документом, вошли В. Ажаев, Б. Агапов, Вс. Иванов, В. Катаев, Б. Лавренев, Л. Леонов, Н. Погодин, С. Маршак, Б. Ромашов, Л. Соболев, Н. Тихонов, К. Федин, К. Чуковский, И. Эренбург, А. Арбузов, С. Антонов, В. Луговской, Г. Медынский, Г. Николаева, М. Светлов, В. Смирнов (Музыка вместо сумбура: Композиторы и музыканты в Стране Советов. 1917–1991. М.: МФ «Демократия», 2013. С. 483).