Болела голова, он решил проветриться, дошел до угла и вернулся: вдруг кого-нибудь встречу... Весь день он просидел запершись, матери сказал, что у него срочная работа. Я знал, что не нужно было идти. Теперь не поправишь... Разве я посмею пойти к Соколовскому? Да он меня попросту выгонит... Весь город знает... Если бы мы встречались с Танечкой, этого не случилось бы: я ее стеснялся... Да о чем говорить - докатился! Дальше некуда ..
Несколько дней он провел в лихорадочном состоянии. Его преследовала одна мысль: что обо мне_ думает Сабуров? Конечно, Андреев ему рассказал, он вспомнил, как я приходил, восхищался его картинами. Решил, что я подлец, самый настоящий...
Володя больше не думал ни о живописи, ни о том, что ему делать с собой. Тысячу раз он повторял себе: я должен пойти к Сабурову. Нужно прямо сказать: "Я потерял голову, наговорил черт знает что. Если можешь, прости. В общем мне очень стыдно..."
Он выходил из дома и сейчас же возвращался: то стыд мешал, то гордость, то говорил себе: зачем идти? Он меня на порог не пустит.
Наконец он решился.
Сабуров встретил его, как всегда, приветливо. Но Володя молчал. Глаша делала вид, будто что-то прибирает. Все трое испытывали неловкость.
Сабуров украдкой поглядел на Володю. Он очень изменился, постарел. Наверно, мучается. Я говорил Глаше, что он сам себя наказал. Ведь он очень талантлив и вдруг увидел, что растоптал себя... Глаша этого не понимает... Вот бы написать его портрет!.. И, забыв про все, Сабуров невольно залюбовался Володей. Узкое лицо с тяжелым подбородком, серо-зеленоватое, а глаза яркие, будто фосфорические, под высоко поднятыми бровями; чувствуется напряжение, большие душевные муки. Напоминает один портрет Греко, позади рыжие скалы... Неловко, что я его разглядываю...
- Как твое здоровье, Володя? Мы ведь очень давно не видались. Я боялся, что ты больше не придешь...
Володя вздрогнул. Теперь я должен все сказать. Но как он ни пытался, он не мог вымолвить слова, только губы судорожно шевелились.
А Сабуров суетился, спросил, не хочет ли Володя чаю, пытался его развлечь - начал вспоминать школьные годы.
Глаша все время молчала.
Володя поднялся и почему-то сказал:
- Весна в этом году поздняя... Я пойду..
Вдруг он увидел на стене тот пейзаж, о котором говорил Савченко: ранняя весна, кое-где снег и нежнозеленое пятно. Как в городском саду, когда я дурил с Танечкой. Тогда казалось, что все может перемениться. А не вышло...
- Это мой последний этюд, - сказал Сабуров.
Володя машинально подумал: сейчас она воскликнет: "Да это просто удивительно!" Но Глаша по-прежнему молчала.
- Я пойду, - повторил Володя, и на этот раз действительно пошел к двери.
Глаша встала.
- Я вас провожу до ворот, грязь во дворе ужасная...
У калитки она сказала:
- Я вас об одном прошу: никогда больше не приходите, очень вас прошу!
Такой он прежде не видел ее - ни в жизни, ни на портретах Сабурова, - и столько гнева было в ее глазах, что он отвернулся, быстро зашагал вниз по крутой скользкой улице
10
Поговорив с Головановым, Трифонов шел к своей машине, когда увидел Коротеева.
- Дмитрий Сергеевич, а я не знал, что вы вернулись! Как здоровье? Ванны принимали? - И, не дожидаясь ответа, он заговорил о работе: - Как вам понравился проект Сафонова? Говорят, что производительность повысится на четыре процента...
Коротеев ответил, что еще не успел познакомиться ни с проектом Сафонова, ни с предложением Соколовского.
- Ну, это несерьезно. Вы ведь знаете, что я всегда поддерживал передовые предложения, но это, простите меня, очковтирательство. Одно дело лабораторные опыты, другое - крупное промышленное предприятие ..
- Мнения расходятся. Нужно хорошенько подумать.
Трифонов согласился и хотел было идти дальше. Коротеев его удержал:
- Вы ведь знаете, что партбюро вынесло выговор Соколовскому?
Трифонов вздохнул.
- Конечно, неприятно - старый член партии, на заводе давно работает. Но нельзя не одернуть. Ведь так легко все развалить... Мне говорили, что одиннадцать за, а против только двое...
- Да, я голосовал за.
- Правильно поступили, Дмитрий Сергеевич. Я знаю, что вы цените Соколовского, но это вопрос принципиальный...
- А по-моему, мы ошиблись, подошли формально. Во всяком случае, на партсобрании я предложу не утверждать...
Трифонов рассердился. На его бледном, пергаментном лице щеки складками стекали вниз, и когда он сердился, складки шевелились.
- Ничего не понимаю, Дмитрий Сергеевич! Да и объяснить трудно. Подрывает авторитет...
- Исправить ошибку никогда не поздно. Соколовского мы знаем не со вчерашнего дня. Человек он вспыльчивый... А работать он никогда не отказывался, это неправда. Взыскания он не заслужил. Так я и скажу...
- Ваше право. И партсобрание вправе не утвердить. Вы ведь знаете, я всегда отстаиваю принципы партийной демократии. Да и насчет Соколовского не хочу с вами спорить - вам виднее... Но факт остается фактом: на бюро вы голосовали за. На вашем месте я не стал бы выступать против. Непоследовательно... Партсобрание все равно утвердит. А вы окажетесь в странном положении.
- В странном положении я теперь. Вернее сказать, в скверном - голосовал не так, как думал... Я собирался поговорить об этом с Деминым. Он вчера приезжал на завод, но я был в цехе, и мне не сказали. Вот так, Захар Иванович...
В машине Трифонов долго не мог опомниться; его щеки продолжали сердито шевелиться.
У Коротеева на заводе большой авторитет Сегодня - за, завтра - против. Нельзя так! Кто его уважать будет?.. Твердой руки нет. Голованов человек честный и в своем деле разбирается. Но он слишком мягок, размазня... Ясно, что Соколовского следовало одернуть. Но если уж он у них непогрешимый, нечего было затевать историю. Сафонов уверял, что все против Соколовского... Меня их склоки не интересуют. А развалить очень легко... Коротеев не случайно упомянул о Демине. Будь сейчас Ушаков, я не волновался бы. Конечно, Ушаков потакал Соколовскому, но в данном случае он ответил бы Коротееву, что нельзя раздувать историю... А за Демина я не отвечаю.
Вернувшись в горком, Захар Иванович долго думал о разговоре с Коротеевым. Нехорошо, очень нехорошо!. Он вспомнил и толки вокруг скандала с Красновым и десятки жалоб на различные бытовые непорядки. Не умеет Голованов одернуть, навести порядок...