Он был в прекрасном настроении, шутил, смеялся, и лицо его действительно казалось помолодевшим.
Возвращаясь домой, Лена все время думала о Пухове. Обычно, подходя к дому, она нервничала, глядела на часы, гадала, ушел Журавлев или нет. Теперь она даже не вспомнила, что еще рано и муж дома.
Иван Васильевич сидел в кресле под лампой. Он закивал головой.
— Вот и хорошо, пришла. Я думал, придется опять одному обедать.
Лена стояла как окаменевшая, не прошла на кухню, ничего не говорила. Журавлев удивленно спросил:
— Что с тобой?
Она села напротив него и очень спокойно ответила:
— Ничего… То есть мне нужно с тобой поговорить. Хорошо, что я тебя застала. Я давно собиралась сказать и все откладывала… Мы с тобой не годимся друг для друга. Ты не сердись. Я убеждена, что и ты так думаешь… Я очень долго колебалась — из-за Шурочки, — а теперь вижу, что больше не могу. Понимаешь?
На минуту ее голос сорвался, но она сразу совладала с собой и снова спокойно сказала:
— Все это очень тяжело, поверь мне, но я все продумала, больше не могу. С моей стороны это будет бесчестно…
Иван Васильевич сначала подумал, что Лена дурит. Он считал ее неуравновешенной, про себя иногда называл истеричкой. Он попробовал на нее прикрикнуть, но Лена сказала, что нелепо устраивать сцены, нужно понять друг друга, расстаться по-хорошему.
Они молча пообедали. Журавлев сказал, что на завод не пойдет — он должен поработать над проектом Брайнина. Лена ушла. Он сидел и думал о происшедшем. Наверно, Лена в кого-нибудь влюбилась. Все последнее время она редко бывала дома. Ясно — нашла кавалера. Может быть, это молодой Пухов? Он с ней очень фамильярно разговаривал. У такого в Москве была сотня фифок, это бесспорно. В общем я слишком порядочный человек, всем доверяю. Представляю себе, как она смеялась надо мной!
Поздно вечером Лена вернулась. Журавлев ее поджидал, испытующе оглядел. Лена не выдержала, отвернулась. Прямо от него прибежала, подумал Иван Васильевич. Ему хотелось ее оскорбить, сказать что-нибудь гадкое, но он сдержался: в одном она права — действительно глупо устраивать сцены. Он сказал спокойно, даже мягко:
— Лена, ты, может быть, в кого-нибудь влюбилась.
Лена вышла из себя.
— Какое тебе дело? Это не имеет никакого отношения… Я тебе сказала прямо: не могу с тобой. Старалась и не могу. Не потому, что есть другой… С тобой не могу, понимаешь?
— Не нервничай. Вопрос серьезный. Завтра поговорим, а то мы оба начнем кричать, ничего хорошего не получится.
Он снова разложил на столе бумаги и, глядя на них, начал думать, как ему поступить. Он больше не сомневался, что у Лены любовник. Она оказалась вертушкой, это бесспорно. Но я ее сам выбрал, так что винить некого. В общем ничего тут нет удивительного: воспитывают плохо, не внушают твердых правил. Жизнь здесь довольно скучная, до города далеко, да и в городе развлечений мало. Конечно, жена Хитрова занята работой, домом, но она серьезная женщина, а Лена — вертушка. Мне не повезло… Разводиться все-таки глупо. У меня дочь. Как я оставлю Шурочку без отца? Такого несчастья я прямо не могу себе представить…
Он встал и прошел в комнату, где спала Шурочка. Он долго стоял над ней, вытирая рукавом потные свисающие щеки, и громко жалобно дышал. Отнимают дочку…
Всю ночь он не спал, а утром сказал Лене:
— Живи как хочешь, я тебе не буду мешать. А разводиться нельзя, нужно подумать о девочке.
Лена ответила, что все время думала о Шурочке. Журавлев сможет к ней приходить или брать ее к себе, школы Лена не бросит, никуда не уедет, постарается найти комнату в поселке.
Журавлев промолчал. Он пошел на работу, но весь день думал только о словах Лены. Она действительно спятила — боится расстаться со своим хахалем. Это же скандал: жена директора завода перекочевала к любовнику. Меня засмеют. Да и не любят у нас наверху таких вещей, очень не любят.
Он попробовал урезонить Лену:
— Когда я мальчишкой был, забегали в загс, как на почту, — сегодня распишутся, завтра берут развод. Теперь на это иначе смотрят. Законы другие… На такое у нас косятся, скажут, как же ты можешь детей воспитывать? Я уж не говорю о себе. Я член партии, стою во главе большого предприятия. Чувства чувствами, но об этом тоже нужно подумать…
Лена молчала.
На следующий день она не возвращалась к разговору. Прошла неделя. Журавлев немного успокоился. Кажется, образумилась, поняла, что есть некоторые нормы… — Он был с нею предупредителен, ни о чем не опрашивал, старался поменьше ее обременять своим присутствием. Кто знает, может быть, обойдется? Ничего страшного не произошло. У меня ответственная работа, мне доверяют, это бесспорно. Любовные истории меня в общем мало интересуют. Я люблю Шурочку, а девочка ко мне не изменится. Хорошо, что не будет скандала. Наверно, во многих семьях такое же безобразие, но люди скрывают, никому неохота выволакивать свое грязное белье. Коротеев правильно ругал писателей: живем, можно сказать, в историческое время, честным людям не до интриг… Коротееву остается только позавидовать — холостяк, не должен переживать таких историй. Он вообще умница, поправки к проекту Брайнина дельные, он учитывает специфику производства, но, конечно, придется все направить в Москву, пускай там решают.