Коротеев пришел с завода вместе с Савченко, сказал, что хочет с ним о многом поговорить — «мне после отпуска нужно войти в работу». Они прошли в соседнюю комнату. Лена разложила на столе школьные тетрадки и, забыв про свои мысли, радовалась: Алеша Неверов очень хорошо написал о Лермонтове!
Савченко подробно рассказал о проекте Соколовского.
— Обидно, что вас не было, когда обсуждали. Голованов долго колебался. Я не понимаю, как он может брать всерьез рассуждения Сафонова? Вы ведь сами знаете, что это за человек…
— Но Брайнин согласен с Сафоновым.
— Говорят, что за битого двух небитых дают. По-моему, наоборот. Брайнин битый, он на все идет с оглядкой. В конечном счете, обучить некоторое количество рабочих не так уж сложно…
Коротеев подумал: два года назад я учил Савченко. Теперь мы, кажется, поменялись ролями. Конечно, вопрос не так прост, как он его изображает, но Брайнин преувеличивает трудности. Жаров мне говорил, что на их заводе эрозионная обработка вполне оправдала себя.
— Я согласен с вами, — сказал Коротеев, — проект интересный. С возражениями технологов все же приходится считаться — завод не лаборатория, у нас серийное производство. Да и напрасно вы отводите Сафонова. К нему я отношусь как вы, но нелепо отрицать, что у него большой опыт.
Савченко чуть заметно пожал плечами: неужели и Коротеев струсил?
Внешне Савченко стал куда сдержаннее, не вскакивал, как прежде, не перебивал собеседника, но в душе он сохранил то внутреннее горение, за которое Дмитрий Сергеевич почти при первом их знакомстве окрестил его «романтиком». Теперь он был одержим проектом Соколовского, и слова Коротеева показались ему настолько беспомощными, что он с сожалением посмотрел на Дмитрия Сергеевича: как может умный и честный человек повторять доводы Сафонова?
— Шапошников вам расскажет о перспективах освоения. А рассуждения Сафонова насчет низкой производительности попросту недобросовестны — он не говорит, что отпадает брак и что точность предельная… Дмитрий Сергеевич, против самого принципа и Егоров не возражает. Спор идет о другом, должны ли мы думать об интересах заказчика. Пионер и тот знает, что есть общегосударственный подход…
Савченко с увлечением стал защищать проект. В итоге Коротеев сказал:
— Я поговорю с Николаем Христофоровичем. Нужно узнать его соображения. Наверно, к этому вопросу еще вернутся.
Савченко собрался было уходить, когда вдруг сказал:
— Дмитрий Сергеевич, я хочу с вами поговорить о Соколовском. Конечно, формально он поступил неправильно. Но ведь все его знают… Я убежден, что выговор на него страшно подействовал. Он плохо выглядит, может выйти из строя. Сафонов перешел все границы. А что, если Соколовский рассердится? Такого конструктора всюду возьмут… Я вам скажу откровенно: я не понимаю, почему вы голосовали за выговор?
Дмитрий Сергеевич на минуту растерялся, как вчера с Леной, но быстро овладел собой и спокойно сказал:
— Соколовского все ценят, никто его не собирается отпускать.
Он крикнул:
— Лена, ты нас чаем не напоишь? А то поздно, мы с Григорием Евдокимовичем заработались…
Савченко подумал: увиливает, наверно, струсил, побоялся оказаться в меньшинстве. Прежде я считал, что он человек прямой. Может быть, я ошибался?..
Он сказал, что не может остаться, торопится, ему нужно еще поработать, но Лена его не отпустила.
За ужином он забыл про неприятное объяснение и все время оживленно разговаривал с Леонидом Борисовичем. О чем только они не говорили: и об азиатской конференции, и об изотопах, и о пересадке деревьев в состоянии покоя, и о литературе.
Коротеев сидел молча, не то усталый, не то чем-то расстроенный, и вмешался в разговор только, когда Савченко упомянул о новом романе. Дмитрий Сергеевич уныло сказал:
— Может быть, написано хорошо, но герой уж чересчур безгрешен, читаешь и ничему не веришь.
Он снова замолк и, казалось, не слышал спора, вспыхнувшего между Савченко и Леонидом Борисовичем.
Лена улыбалась: они так разговорились, что Савченко про все забыл, а уверял, что у него срочная работа. Чудесно понимают друг друга. И все их интересует. А ведь между ними тридцать лет разницы… Но что с Митей? Он сам не свой…
Оставшись вдвоем с Коротеевым, Лена робко его обняла:
— Ты сегодня очень грустный. Ничего не случилось?
Он покачал головой. Подошел к окну. Светало. Побледневшие огни завода казались нарисованными, как в театре. У забора тополя чуть зеленели той первой недоуменной зеленью, вид которой неизменно хватает человека за сердце. Соколовский говорил, что весна здесь поздняя. А в Кисловодске все было в цвету…