Он оглянулся. Глаза их встретились, и оба смутились.
6
Володя, проснувшись, вдруг почувствовал нестерпимую пустоту. Удивительно, все на месте: панно, мама, лужа под окном, роман Диккенса. А неизвестно, что делать. Он попробовал раскрыть книгу. Нет, неохота читать про сентиментальных должников…
Протомившись весь день, он поплелся вечером к Соколовскому; знал от Савченко, что у Евгения Владимировича крупные неприятности, ему не до гостей, но нужно было с кем-нибудь поговорить — пустота звенела в ушах, мешала дышать.
Они говорили о Бандунге, о древней архитектуре Индии, о Дрезденской галерее. Володя отвечал невпопад, нервничал. Зачем я пришел? Ему и без меня тошно… Наконец он осторожно спросил:
— Мне рассказывали, что у вас снова неприятности…
Соколовский сердито постучал трубкой.
— Ничего особенного. Характер у меня, как вы знаете, поганый, я себя сам за это ругаю. Фомка мой своих кусает, этого, к счастью, за мной не водится, но рычу… Да это несущественно. Главное, я проект представил, кажется, интересный… Что такое электроны, знаете?
Володя рассмеялся:
— Учил, но в общем не помню.
— Удивительный вы человек! Вот вы говорили, что для вас атомная энергия непостижимая загадка. Возьмите какую-нибудь книжку, почитайте, — уверяю вас, интересно. В наше время человек, не понимающий физики, вроде как слепой. Вам еще простительно — вы художник. А вот я знаю некоторых инженеров, даже солидных, которые совершенно не следят за достижениями физики. Впрочем, это другой вопрос… Проект мой встретил серьезные возражения. А я все-таки надеюсь, что к нему вернутся. Теперь, знаете, многое изменилось…
Володя вежливо, но равнодушно спросил:
— Значит, без Журавлева легче?
— Дело не в Журавлеве. Я вам говорю — многое изменилось. Неужели не замечаете?
— В общем нет. Заасфальтировали четыре улицы. Строят новый театр. Добжинский обещает два французских фильма, один как будто веселый. В «Волге» при входе убрали чучело медведя и поставили трюмо, теперь будет что бить. Пожалуй, все…
— Очень я вас жалею, если вы ничего не видите. С людьми не встречаетесь, только поэтому. Выпрямились люди. Ворчат, но это признак здоровья. Я вчера послушал Лондон, для языка полезно, произносят они замечательно. Никогда я не научусь… Говорили и про нас. Ничего не понимают, принимают свои пожелания за действительность. Говорят про нашу слабость. А мы никогда еще не были так сильны…
Помолчав, он спросил:
— Почему нос повесили? Работаете?
Володя растерялся:
— Да. То есть, собственно говоря, нет. Панно для клуба я в общем закончил, остались только венгры. Недавно мне заказали портрет Андреева. Но говорят нужно подождать, он сейчас очень занят. Вот я и свободен…
Потом неожиданно для себя он сказал:
— Я вам как-то говорил, что мечтаю о настоящей живописи. Не понимаю, почему мне захотелось перед вами порисоваться? Вероятно, потому, что я вас уважаю. Мальчишество! Евгений Владимирович, я никогда не пробовал серьезно работать, право же, это было бы несерьезно. Вот вы трудитесь над новым станком, это нужно всем, всех интересует. А вы подумали, что бы делал сейчас тот же Рафаэль?..
Соколовский удивленно оглядел Володю.
— При чем тут станок? Станок нужно уметь сделать. Как картину…
— Всему свое время. Рафаэлю пришлось бы выполнять заказы Добжинского. Может быть, заплатили бы ему, ввиду успеха Мадонны, по высшей ставке…
Володя сказал это, чтобы скрыть смущение. Соколовский рассердился:
— Деньги вы любите, вот что! Может быть, вы думаете, что все такие? Ерунда! Савченко мне рассказывал — он на выставке видел замечательные пейзажи. Он к этому художнику пошел домой. Восхищается… И не он один, несколько человек мне говорили. Обязательно пойду, как только время выпадет. Так что, пожалуйста, не рассчитывайте…
Он не кончил фразы «Хватит! Почему я решил его доконать? Корчит из себя старого циника, а на самом деле мальчишка, да еще неврастеник…»
Володя, однако, не обиделся, в нем проснулись другие чувства: ревность, может быть, зависть. Он заставил себя улыбнуться.
— Напрасно вы сердитесь, Евгений Владимирович. Я ведь только хотел сказать, что техника теперь важнее живописи, это факт… А насчет Савченко… Он честнейший человек, допускаю, что он хороший инженер…