— Так он же сейчас на Дальнем Востоке, чем-то там занимается…
А чем он занимается на Дальнем Востоке? Кажется, сидит где-то в Харбине, читает китайские и японские газеты и составляет аналитические справки. Фраучи мне детали до сих пор не докладывал, а я, грешным делом, ни разу не поинтересовался.
— Великий князь Борис — самая подходящая фигура. И он будет рад заняться полезным делом, а заодно и продемонстрирует, что он все-таки не рядовой великий князь, а отец императора.
— Тогда подойдет, — кивнул я, а потом спросил с беспокойством. — Но мне придется с ним встречаться?
— А здесь ваша воля, — усмехнулась матушка. — Мой супруг никогда не пылал к своему сыну большой любовью, но если вы пригласите его к себе — он не откажется. А можно передать ему указания через меня, а то и через канцелярию. Что вы хотите от переговоров?
— Во-первых, я хочу четко знать — на что пойдут мои деньги. Десять миллионов — огромная сумма. Оппозиция собирается подкупать депутатов, нанимать каких-нибудь головорезов или убивать президента? Нужна конкретика. Нужно торговаться. В крайнем случае, я готов пожертвовать тысяч сто, не больше. И то, если я буду твердо знать, что деньги будут потрачены не зря. Во-вторых, мне нужно оценить предложения будущего правительства. Если они хотят обойтись без выплаты репараций — не выйдет. Франция виновата в гибели наших солдат, она участвует в разрушении части нашей империи. Убытки мы оценим, так что платить все равно придется. И в-третьих — мне нужно, чтобы Франция не ограничилась простым нейтралитетом, а начала войну с Германией. Но не такую, какой она была до этого — это имитация, а не война, а настоящую. Если Франция готова предоставить гарантии, то я готов заплатить оппозиции еще тысяч двести. Опять-таки — а какие они дадут гарантии?
— Тупик, — констатировала великая княгиня. — Франция не пойдет на такие уступки. Тем более — выплаты репараций.
— Почему уступки? — удивился я. — Это не уступки, а так, мелочи. Я могу пообещать, что в том случае, если Франция заключит с нами мир и начнет войну с Германией, русская армия не станет занимать пределы Франции. А если нет, то 1814 год французам покажется мелочью. — Немного подумав, я сказал. — Нет, я вообще не готов ничего платить заранее. Не верю я тем, кто постоянно обманывает. А уж тем более предателям. Впрочем, можно пообещать французам — как только случится государственный переворот, а французская армия вернется домой, я переведу на счета заговорщиков два миллиона рублей. Ладно, пусть даже три. А в случае, если начнется война Франции и Германии — перевожу еще пять. Но условием заключения мира с Россией станут именно репарации.
Ольга Николаевна вздохнула:
— Интересная идея, хотя и стара, как мир. Подкупить руководителей, устроить переворот, а народ станет платить по счетам.
— Так ведь не я это предложил, — хмыкнул я. — Но в данном случае — грех не воспользоваться. А народ станет платить… Так ведь во Франции республика, а она, если мне память не изменяет, означает общественное дело, а народ сам выбирает свою власть. Вот, коли они навыбирали таких депутатов, президента, так пусть и платят за собственный выбор.
Глава 3
Мистика и прочее
Я опять весь в бумагах. Но это нормально. Именно это и есть обычное состояние императоров, а не сидение его на престоле. А так, чего бы не посидеть? Сидишь себе, киваешь, роняешь одно-два слово, а все дела как-то сами-собой делаются.
Значит, от моего обер-прокурора, господина Карташева, что представляет мою особу при Святейшем Синоде, сообщение, что Синод категорически отверг представленную Комиссией по канонизации на причисление к лику святых кандидатуру государя Всея Руси Иоанна Васильевича, именуемого Грозным.
Любопытственно. В принципе, я не считаю Ивана Васильевича Грозного исчадием ада, как некоторые, а напротив, отношусь с огромным уважением к его делам и поступкам. Как-никак, расширил территорию государства, создал регулярную армию, новый Свод законов, единую монетную систему (тут, правда, его матушка постаралась, но это неважно). Еще царь поставил под контроль общественности воевод, которые раньше царствовали в своих уездах и городах безраздельно, дал укорот боярской аристократии. А ещё, как говорила наша преподавательница Истории древнерусской литературы — именно Иван Васильевич стоит у истоков русского литературного языка, потому что он первым ввел в письменную речь обиходные слова.
Ивана Грозного я уважаю, но причислять его к лику святых я бы не стал. Странно, что Комиссия по канонизации вынесла его кандидатуру на обсуждение. И хорошо, что Святейший Синод отверг эту кандидатуру. Так что, ставлю визу: «одобряю».